Нежелание признать родным отцом «отчима», на чье еврейское происхождение есть намеки в тексте, может объясняться несколькими причинами, например его суровостью, богатством, антикоммунизмом. Когда я спрашивала у Жака, как сложились его отношения с польскими родственниками после выхода из ГУЛАГа, он признал, что они способствовали его репатриации. Он охотно говорил о тете Марии, сестре Марсина, видимо, обратившейся в протестантство, и о матери Марсина, своей бабушке, надо полагать; по его словам, это была «еврейская дама», пламенная патриотка Польши.
Когда Жак вернулся в Польшу, Марсина уже не было. Он умер «во время оккупации», при обстоятельствах, которых Жак не пожелал прояснить. Однако исторический контекст почти не оставляет сомнений в том, каковы были эти обстоятельства. Марсин Хейман был еврейского происхождения, а Польшу захватили нацисты и создали там свое генерал-губернаторство. Жак сам провел двадцать лет в советском ГУЛАГе и не терпел, когда советские лагеря сравнивали с нацистскими, преуменьшая их жестокость. Он избегал разговоров о Холокосте, полагая, что эта катастрофа заслоняет собой ту, свидетелем которой был сам.
В прологе к нашей общей с Жаком работе я предупреждала: «Это не биография Жака Росси – ведь книга написана другим человеком и умалчивает о некоторых семейных и личных обстоятельствах; они остались тайной свидетеля. Но это и не традиционная историческая биография, потому что она продиктована преимущественно субъективным представлением свидетеля о нем самом. Это и не роман, потому что в книге нет ни малейшего вымысла. Это просто рассказ о жизни, цель которого – как можно точнее передать голос свидетеля с его тембром, интонациями, ритмом, паузами».
Сегодня самые ошеломительные паузы отчасти заполнены; некоторые тайны приоткрыты; неясности уточнены. Теперь мы знаем, что по важным для него причинам Жак хотел бы, чтобы эта книга оказалась отчасти романом, чтобы реальные факты иногда уступали в ней место фантазиям и мечтам. Тем не менее Жак предстает в этой книге таким, каков он был в реальной жизни, а его свидетельство оказывается ценным вкладом в историю. Он подарил нам увлекательный и правдивый рассказ о своей карьере коммуниста и одиссее зэка. Правда, при этом он предпочел кое-что утаить и переиначить, говоря о своем происхождении и семье. Таким образом, страницы книги, на которых об этом говорится, следует перечесть в свете документов, найденных позже в его архиве.
«Жак-француз» кончается фразой человека, пережившего двадцать лет ГУЛАГа: «Смерть не приходит. Я уже все нормы превысил». На дворе стоял 2001 год. Жаку было девяносто два года. Конец его жизни был труден. Этот выдающийся лагерник, столько сил вложивший в борьбу за жизнь, утратил вкус к жизни, когда оказался беспомощным подопечным польских монахинь в парижском приюте святого Казимира. Он провел там три года, ожидая смерти и желая умереть, так же как когда-то, в течение двадцати лагерных лет, желал жить и призывал жизнь. Он покинул нас 30 июня 2004 года, оставив по себе живую память и завещав потомству образцовый исторический труд. И лишь некоторые секреты унес он с собой в могилу.