Этот еврей, бедняк-разносчик, вовсе не был коммунистом. Ему не было никакой пользы от каких-то там политических эмигрантов, но он видел, как чехословацкий полицейский выгонял нас из страны. И он нам помог. Сам он при этом нарушал закон и ставил себя под удар. Совсем молодой человек, года двадцать два – двадцать три, не больше, проживал он на границе и был так беден, что не мог нанести серьезного экономического урона Чехословакии. Еврейский народ жил в рассеянии уже тысячи лет, и многие его представители сочувствовали тем, кто оказался в беде. Мы были не местные, не говорили на его языке, а он пошел на риск и помог нам советом!»
Разносчик исчез. Молодые люди пустились в долгий и нелегкий путь. Заметили придорожное распятие и решили заночевать у его подножия, спрятавшись в густой траве. Уснули, сморенные усталостью. Ночью проснулись в своем укрытии от стука телег, скрипа колес и звука голосов. Жак, понимающий несколько языков, явственно слышит голоса, но не разбирает ни слова. Тюремные впечатления еще свежи в памяти: а что, если это цыгане? Молодые революционеры всполошились. Они, конечно, довольно костлявые по сравнению с тем священником. И потом, голоса звучат спокойно; навострив уши, они различают скрип плохо смазанных колес двух телег; люди, едущие на телегах, перекликаются вполне дружелюбно. Постепенно шум всё тише, голоса всё дальше. Цыгане-«людоеды» проехали мимо, хотя, возможно, это были и не цыгане, и не людоеды.
Трое беглецов проспали до зари и вновь зашагали вперед, как вдруг появился человек с ружьем и знáком подозвал их к себе. Это был чехословацкий пограничник. Троица попыталась его разжалобить. Объяснили, что они из Польши, что их преследовали за политику. В доказательство предъявили обвинительные приговоры, которые у них были с собой. Пограничник немного понимал попольски. Он молча осмотрел их и спросил:
– Вы обедали? Жена вчера наварила слишком много борща. Можете поесть.
Трое молодых людей умылись в опрятном домике, и толстуха жена пограничника накормила их горячим борщом. Рада говорила по-украински и легко нашла общий язык с супругами. Завязался разговор. «В гостиной были всякие мелочи, которые я узнал, потому что видел такие раньше на стенах польских музеев. Фигурки из хлебного мякиша, типичные тюремные поделки. Такие искусно лепили заключенные в российских тюрьмах; их привозили домой после освобождения многие поляки, отсидевшие срок за борьбу за независимость Польши. Надо сказать, что бурый, плотный мякиш русского хлеба похож на гончарную глину. В советских тюрьмах я не видел художественных поделок из такого мякиша, видел только вылепленные из него шахматы.