– Ты сам говоришь, что ничего не угрожает! Я хочу сама убедиться в этом. Отопри замок!
– Нет, Ваше Величество. У меня приказ.
Талира не выдержала и влепила коменданту пощёчину, хоть тот и возвышался над ней на добрых полголовы.
– Как ты смеешь отказывать императрице! Мне плевать, кто тебе что приказал. Его пытали? Или уже убили? Я имею право знать. Дай сюда ключи.
Ардиас поднял голову и посмотрел ей в глаза.
– У меня нет ключей от этого замка, Ваше Величество.
Талира утихомирила свой гнев и отвернулась от коменданта. Тот не стал бы так глупо врать. Значит он просто привёл её показать дурацкую дверь, а она даже не может ещё раз увидеть лицо Алекса. Не сможет взглянуть ему в серые, серьёзные и насмешливые глаза, знающие так много.
– Подите все вон, – приказала она едва слышно. – Мне здесь ничего не угрожает, вы сами сказали. Уходите.
Наверняка не уйдут дальше следующего поворота, ну и пусть! За спиной послышались нерешительные шаги, и скоро всё звуки стихли, остался только шорох и потрескивание факела на стене. Огонь плясал на металлической обивке, выводя узоры полутеней. Не угадать, где в следующий миг вспыхнет чуть ярче холодная полоса стали.
Талира замерла, чуть закусив губу.
Скован по рукам и ногам, сказал Ардиас. И почему-то захотелось рассмеяться. Они сковали сам всемогущий шторм, бурю, которая могла бы убить всех вокруг. Внука, потомка зловещего и кровавого Сиркха – безумца, возомнившего себя богом, а на деле – исчадием Тёмного!
Но почему-то это знание не испугало её тогда, в ту ночь… В его лихорадочном шёпоте, в горящем взгляде и нахмуренном лбе не было и тени того зла, которое можно было вообразить. И ей не было страшно рядом с ним. Ни на миг. Не было страшно, когда его руки ласкали её тело, когда губы так ласково касались кожи, когда она позволила себе быть целиком в его власти, раствориться, чувствовать его огромную силу и быть на грани, на острие, знать, что в любой момент опасность поглотит её, как его – безумие, тёмная, всепоглощающая мгла, из которой нет возврата.
И никогда после она не чувствовала себя такой живой, как тогда.
«Ты будешь хорошей императрицей, мейра сента». Она будет хорошей императрицей. Будет, как бы отчаянно иногда не хотелось иного. Как сейчас, когда будто из упрямства хотелось ещё раз, ещё на миг увидеть знакомый взгляд, гордый изгиб губ, коснуться, встретить лицом к лицу саму стихию. Забыть последние колкие, оскорбительные, холодные слова… и станцевать другой танец, не ревности и предательства.
«Митт-яр… митт-аш… митт-тво», – зашептал в гулкой тишине незримый голос.