Диспетчер объявил о прибытии в Москву и постепенном снижении. В окошках красовалась столица с птичьего полёта. Везде мелькали вечерние огни, коих было немалое количество. Вдалеке виднелся Кремль, местами торчали красивые и монументальные сталинские высотки, и всю эту красоту разбавляли панельные хрущёвки – гордость советского домостроения.
Волков, вынужденный пригнуться из-за своего высокого роста, подошёл к выходу, осмотрел аэропорт и сказал:
– Эх, года идут, а ничего не меняется.
– И правда, – поддержала стюардесса.
Пока наряд милиции догонял проворливую спекулянтку, которая бросилась в сторону взлётной полосы, оперсотрудник с коричневым чемоданом в руке направился к пропускному пункту в Домодедово. Пройдя осмотр багажа, он вышел к парковке, где любили толпиться таксисты, перебивая друг у друга цену на копейки.
– Давай ко мне, довезу, глазом моргнуть не успеешь! – сказал один из таксистов с сигаретой в зубах.
– До Кузнецкого моста к зданию КГБ за сколько довезёшь?
– Три рубля и по рукам!
– Поехали, только багажник открой, чемодан брошу.
Старенькая Волга первого выпуска грузно тронулась с места и растворилась в общем потоке машин. Таксист постоянно смотрел в зеркало заднего вида, рассматривая своего необычного пассажира.
– Что вы так на меня смотрите, товарищ таксист? – спросил Волков.
– Да не знаю, тянет меня к интересным личностям! – ответил водитель, перестраиваясь на левую полосу.
– Так, а что же во мне интересного? Обычный русский мужик, приехавший из-за границы.
– Так сразу и не скажешь, кожаный плащ… импортный. Чемодан – импортный… Борода как у иностранца. Они там за собой не ухаживают, погрязли в растлении и жажде денег. А у нас идеалы другие, социалистические, мы то не дадим просочиться этой скверне.
– Ну уж очень вы категоричны, товарищ таксист, не так уж всё там плохо, но это не важно. Везде хорошо, а у нас – намного лучше!
– И правда! Слава советскому народу! Меня Миха зовут, а вас как?
– Колька, – улыбнулся Волков.
– А по батюшке?
– Алексеич.
– Ну так вот, Николай Алексеевич, подвозил я вчера, значится, двух дам из Праги. Скажу я вам, разврат, да и только…
Миха, он же Михаил, продолжил рассказывать о двух подвыпивших дамах, склоняющих его, женатого и добросовестного советского гражданина, ко всякой похабщине, от которой он, конечно же, безоговорочно отказался. На последнем слове он дополнительно сделал ударение, а затем снова повторил, что отказался. Глаза его задёргались, и он плюнул через окошко в двери. Далее он еле заметно нервничал, посматривая то на дорогу, то на пассажира, то на свое обручальное кольцо, которое лежало возле коробки передач под пачкой сигарет и игральных карт.