Родители, брат, они, конечно, были у Комяковой… Но жили своей, очень далекой от нее жизнью. Когда-то, вложив все свои сбережения в ее кооперативную квартиру, родители решили, что выполнили по отношению к ней свой долг. Ее развод они не одобрили, характер дочери им был непонятен.
Со временем же они вообще перебрались к более понятному, а поэтому возможно и более любимому сыну в небольшой город, где тот сначала служил, а потом и осел навсегда. Комякова было решила им позвонить, тем более как раз проходила мимо главпочтампа, купила жетоны, зашла в кабину и начала набирать номер… как вдруг представила голос отца и голос матери, и то, чтог она им скажет, и то, что ей скажут они… и повесила трубку, не дожидаясь связи…
К своему дому она подошла в половине двенадцатого, как раз в этот момент посмотрела на часы. Она уже подошла к подъезду, как услышала за спиной легкие, быстрые шаги и что-то тяжелое, невыносимо тяжелое обрушилось ей на голову…
Комякова не летела, не видела ни туннеля, ни яркого света в конце этого туннеля, не умерших близких, ничего, о чем пишут и говорят.
Было совсем иначе.
Большая, тяжелая д в е р ь была не заперта, и она вошла в прихожую старой квартиры Моцарта. Напротив дверей стояла бабка.
- Проходи, раз пришла, - сказала обычно молчаливая бабка Моцарта. Голос у нее оказался глухим и одновременно скрипучим.
В большом зале горела всеми рожками хрустальная люстра, и все вещи отбрасывали тени. В зале никого не было.
- Подожди, - сказала бабка Моцарта. – Скоро придет.
- Кто? – спросила Комякова.
Бабка ничего не ответила, ушла на кухню и стала греметь посудой.
Комякова сидела в ожидании долго, очень долго, а возможно, ей так казалось. Наконец, вошел среднего роста очень обыкновенный человек лет шестидесяти. Седой, в очках, в шерстяном старомодном полувере с оленями на груди, аккуратно заштопанном на локтях. Лицо у него было узкое, с сухими, мелкими чертами, немного лисье. В руках – большая, общая тетрадь, тоже старого образца. Он сел под люстру с края большого круглого стола, положил перед собой тетрадь и стал что-то искать в ней, переворачивая страницы. Человек показался Комяковой знакомым. Она даже вспомнила, кто он. Да, работал когда-то на телевидении… В сущности, очень незначительный человек. Тихий, незаметный, скорее какой-то жалкий по мнению тех, молодых, к которым принадлежала и Комякова, и которые хотели что-то из себя представлять и значить. Он не хотел ни представлять, ни значить. Просто жил свою жизнь. Как-то Комякова выхлопотола ему бесплатную путевку в санаторий. Он зашел поблагодарить и тогда на нем был этот же полувер и выглядел он точно также.