«Мой дорогой мотылек, я завидую тебе? Пожалуй. Ну, лети. Не останавливайся. А мне не услышать Моцарта. Я оглох».
Аша опустил глаза. Там, внизу, шла жизнь: один тащил травинку, другой замер в ожидании добычи и, возможно, он поджидал того, с травинкой; третий зарывался с головой в песок, чтобы не видеть и не слышать всего этого безобразия и не мучиться потом угрызениями совести. «Чего прячешься? Напортачил где-нибудь? А ведь потом вылезешь, как ни в чем не бывало»,– подумал Аша.
Ожесточенно сражаясь с растительностью на его ноге, вверх ползли два паука на тонких ножках и несколько мелких букашек. Их титанический труд вызвал у него жалость, умиление и саркастическую улыбку. «Друзья, куда держим путь? Цель визита? Сами не знаете? Ползём, чтобы ползти? Понятно. А идите-ка вы …домой. Вас там детки ждут». Аша стряхнул их резко и небрежно вместе с песком и сором, вздохнул, расправил плечи и оглянулся вокруг.
В небе растворялись облака, по воде бежали солнечные блики и кололи глаза. Он прищурился и вспомнил, как в юности ходил на пленер на берег океана. Была такая же погода, такое же солнце и блики, которые никак ему не удавались. Как он разозлился, бросил кисти и убежал, оставив неоконченную картину, мольберт, палитру и краски на берегу. Потом долго плавал, играл с мальчишками в волейбол на пляже, а когда вернулся за мольбертом, то ничего уже на месте не нашел. Потом был страх возвращения домой и абсолютное счастье, когда отец простил его.
«Прощен, прощен… вдох и выдох».
Аша усмехнулся и закрыл глаза. Ветер ласково обдувал лицо, приносил ароматы. И он вдруг понял, что его нет на этом острове, что он растворился. Весь. Перестало болеть всё, что болело. Он даже испугался, что открыв глаза, не увидит своего тела.
«Неужели сумасшествие передается воздушно-капельным путем?
Но где же я?»
И он увидел себя, гуляющим в картине Гогена, проходящим мимо гаитянок… и они все были его знакомые, и улыбались ему. Так он дошел до джунглей Анри Руссо и видел там даму в желтом платье. А заметив в траве льва, стал прицеливаться в него из ружья.
– Зато ты не видишь то, что вижу я! – Радостно крикнул он.
– Что?
– Картину. Вот эти красные цветы – это крупные мазки масляной краски. И я бы не стал на этой картине прорисовывать детали. Кистью, как ветром, смазал бы все, слил небо с морем… прорисовал бы только камни. Жалко, красок нет. И вообще, это не Моцарт, а Бах.
– Позвольте, позвольте. Бахом здесь и не пахнет. Бах – тот ещё нервомот. Он из меня всю душу вынимает. А у меня сейчас на душе легко и приятно. Однозначно, Моцарт.