— Но зачем все эти жертвы, Лу? Во имя какой такой цели можно уничтожать тысячи, миллионы разумных существ, целые цивилизации?! Кто дал им право распоряжаться жизнью и смертью, решать, кому жить, а кому умереть?
— А что такое жизнь, Леша? — прозвучал неожиданный выпад девушки-андроида.
Алексей замер, но нашел в голове нужную формулировку:
— Жизнь — это материя, осознавшая самоё себя.
— А как тебе такое определение земного, кстати, танатолога: жизнь — это совокупность явлений, сопротивляющихся смерти? — невесело усмехнулась Лу. — Ладно, Леш, не будем углубляться пока в биофилософию. Что мы имеем в сухом остатке, как выражаются химики?
— Ничего хорошего, Лу, мы не имеем. Выявлен объект, на котором производится обработка людей.
— После обработки люди либо умирают, либо становятся другими, — задумчиво добавила Лу и, перехватив вопросительный Лешин взгляд, закончила. — Да, да, я применила во втором зале гасило. Один человек был мертв, у второго полностью отсутствовали мнемоимпульсы, но организм был в удовлетворительном состоянии.
— Господи, да ты убила его! — поразился Ненароков.
— Нет, Леша, его мозг не работал. Сердце билось — это да. Но не больше.
Алексей не знал, что на это и сказать. Вместо этого он, услышав легкий писк в кармане, достал индивидуальный маячок Стана и, предчувствуя непоправимое, взглянул на тусклый дисплей: все показатели замерли на нулевом уровне.
— Всё, Стана Коваля больше нет… — поднял он голову.
* * *
Лязгнули железные запоры, и дверь с противным скрежетом открылась. Стан Коваль приподнялся и с трудом сел на убогой койке, привинченной ножками к бетонному полу. Тесная, темная камера, в которой он провел около месяца после того, как его схватили во время слежки за подручными Грэма, осветилась неровным светом из коридора. В проеме стоял человек высокого роста и опирался то ли на меч, то ли на трость. Коваль долго присматривался, моргая слезящимися красными глазами. После жестоких допросов, зрение у него резко ухудшилось, а очки ему никто здесь и не собирался прописывать. Он прищурился и приложил дрожащие пальцы к виску, стараясь рассмотреть пришельца, но тот стоял против света, не облегчая задачи Стану.
Наконец Наблюдатель отнял руку от лица, и его разбитые губы растянулись в беззубой улыбке:
— Я должен был догадаться, должен… Теперь все прахом… Жаль, не смог… Ничего, другие закончат…
— Теперь это не имеет значения, Коваль, сожалею, но твоё время истекло.
С этими словами черная фигура шагнула из белого прямоугольника двери в сумрак камеры и оказалась лицом к лицу с Наблюдателем…