Потом между ними произошел разговор. Негромкий. Хоть рядом никого и не было. Говорил, в основном, Горовой. Монотонно так говорил, пристально глядя в глаза. При этом он все время вертел в руке авторучку с блестящим, серебряным наконечником, так что был момент, когда у Цыплаковой от вида этой вращающейся сверкающей точки закружилась голова.
Вечером Цыплакова передала мужу свой разговор с Горовым, как она сказала, - слово в слово. Муж очень разволновался. Он бегал по кухне и все ронял какие-то предметы. А так как пол на кухне был кафельный, а предметы, в основном, стеклянные, керамические и фарфоровые, то они и разбивались вдребезги. Так он разбил чашку, стакан, маленькую тарелку и, наконец, сахарницу в виде головы дракона. Цыплакова знала, что когда он так мечется, она должна сидеть спокойно, невозмутимая как гора, сама мать-земля и родина-мать. Но когда Цыплаков разбил сахарницу, она не выдержала и заорала:
- Коля! Скотина! Ты что делаешь?
Годовой процент в банке Горового и без того был намного выше, чем в других банках, для старых же друзей, так Горовой сказал Цыплаковой, он готов поднять этот процент еще выше, на немыслимый уровень, то есть, вложенный в его банк капитал за год увеличивался чуть ли не в трое.
- Смысл? Какой ему смысл? – кричал Цыплаков.
- Он – друг! – шипела Цыплакова убежденно. – Потом… наверно… у него соображения?
Слово «соображения» Цыплакову почему-то понравилось, подействовало успокаивающе – он был почти в невменяемом состоянии. Мало что перебил столько посуды. От прилива крови его лицо сделалось красно-багровым, и он так вспотел, что источал сильный и едкий, какой-то лошадиный запах. Наверное, это и был запах алчности.
Цыплаковы были людьми среднего достатка. Сбережения были, но особенно после вложения в модный тогда евроремонт, не такие уж большие. Держали они их дома. Основным капиталом была квартира покойной матери Цыплаковой, которую они сдавали одной бездетной семье. Жили же на зарплаты, неплохую зарплату Цыплакова, начальника отдела в солидной конторе, и Цыплаковой, сотрудницы аналогичного отдела в другой солидной конторе.
Вот эту всю свою наличность и подсчитывал сейчас Цыплаков, носясь по кафельному полу своей кухни. Увеличить эту наличность чуть ли не втрое, даром, без каких-либо усилий и в течение всего лишь одного года… Это бы возбудило кого угодно!
Когда Цыплаков волновался, он начинал много курить и много пить. В смысле –любой жидкости. Так он выпил пакет кефира и пол пакета уже скисшего молока, допил весь апельсиновый сок, ни капли не оставив на завтра, а потом уже просто хлестал воду из-под крана, даже не удосужившись пропустить ее через фильтр. Цыплакова относилась к этому снисходительно, лишь бы не водку. Допив очередной стакан, Цыплаков в упор посмотрел на жену и сказал: