Луковицу последнюю, оставшуюся от привезенной из Франции связки, берегла. Пока порежешь, горькими слезами умоешься, а в тарелке сладко, хрустко. Настругала моркови, картошки розовой половинками. В Англии картошки – как в России яблок, сортов – на все вкусы. Гусиный жир, сверху индейка – и в духовку. Брюссельскую капусту порезала в шкварчащий бекон и закрошила каштанами, пастернак в горчицу с медом – и тоже же в духовку, покрываться карамельными гранями; спаржу на гриль, а сверху хлопья крупной соли; колбаски свиные беконом обернула и туда же, румяниться.
А в холодильнике уже остыло тесто для пряников, в сидре закипают корица, кардамон и кусочки яблок…
Рождество,
Рождество,
Рождество!
– Давайте сядем? Ну, давайте сядем! Ну ребят, ну Данила, ну смотрите… Мы свечки уже зажгли, смотрите, какой стол нам мама красивый накрыла, золотятся бокалы, мерцают огни… Ну Данила, ну выключи уже, давайте посмотрим что-то веселое!
– Давайте вместе! Ну-у-у!!! Рождество же! Ну сколько можно звать!
– Ну что значит ничего не нравится? Ты из салата можешь огурец съесть и колбасу.
– Ну как это ты не голодный? Хватит уже, Данила, не порть праздник!
– А ты попробуй!
– Кому сказала! БЫСТРО ЗА СТОЛ!!!
– Все!!! Уйду от вас! Почему ты кричишь?! Не буду ничего есть! Не хочу! Ты самая плохая мама! Не люблю тебя! Не буду есть!!!
…наотмашь летит хлопнувшая дверь, и мы застываем, каждый в своей звенящей тишине, а мимо на паузе проплывает «как-оно-должно-быть-Рождество», проплывает стол с золотистой индейкой и английской картошкой на гусином жиру, проплывают свечи и конфетти, и смех, и болтовня, и открытки, и апельсины, и пряники…
А мы сидим и молчим. Данила ушел. Тесса расплакалась.
– Маленькая, что ты плачешь? Он просто проголодался и перегрелся. Он сейчас успокоится.
– Почему ты его оправдываешь, мама? Почему он опять все испортил?! Когда же он повзрослеет!
Калейдоскоп рождественского волшебства рассыпается цветными осколками, темнеет пустотой четвертый стул за праздничным столом, в дальней комнате плачет в подушку разозленный мальчик, а отец моих детей что-то говорит о том, что так бывает, что мы есть друг у друга, и у него в глазах стоят слезы.
Мы протягиваем друг другу слова понимания, как руки.
А потом мальчик снова приходит. Выплакавшийся, неуверенный, неловко тянущийся обратно.
– Садись, Данила. Видишь, и мама плачет, и папа плачет, и Тесса плачет, и ты плачешь. Иди к нам. Все будет хорошо.
– Поешь что-нибудь?
– Угу.
– Вот и хорошо. Давай свою тарелку.