Когда мы запрещаем себе негативные чувства, мы запрещаем чувства как таковые. Право чувствовать негатив постепенно приводит к тому, что они, чувства, появляются.
Вот так где-то к 40 годам я внезапно осознала очень важные вещи.
Мой папа – феминист.
Я выросла, не получив от самого значимого в жизни мужчины багажа в виде обязанности выйти замуж, нарожать детей, быть хорошей девочкой и мило выглядеть. Я никогда в жизни не слышала от отца анекдотов про «баб» или блондинок, ни разу он не сделал мне замечания, заставившего бы предположить, что я чего-то не могу, или на что-то не имею права.
Меня не заставляли.
Не сдали в музыкальную школу, не водили на фигурное катание, не проверяли дневники или домашние задания. Я занималась тем, чем было интересно, столько, сколько было интересно. Но, если я просила помощи – получала. Помню, как мне помогали со сложными задачами, помню, как мама, засыпая, штопала носок, пока я отвечала ей на все подряд билеты экзамена по биологии – потому что мне нужен был слушатель, а не потому, что родители волновались за мой результат. Я была сама. Увлекалась тем, чем увлекалась сама, сама жила в мире этих увлечений и сама научилась там всему – думать, справляться, доводить до конца. Меня никто к этому не принуждал. Во мне не взращивали криками и виной чувство ответственности. Оно появилось само из большой свободы и самостоятельности решений.
Меня научили думать.
Нашим семейным ноу-хау были долгие, многочасовые дискуссии обо всем. За ужином, уже подросшие, мы могли прикончить с родителями не одну бутылку вина, обсуждая, споря, аргументируя. «Показывай детям, что все – не только то, чем кажется», – дал мне главный совет отец, когда у меня родились дети. И я показывала.
– Вот смотри, что это?
– Миска.
– А если так? (Надеваю миску на голову.)
– Миска на голове?
– Или пластмассовая шапка?
(Смеется.)
– А если так? (Ставлю миску на стол вниз головой и стучу по ней ложкой.)
– Барабан!
– А если так? (Поворачиваю миску дном к ребенку.) Что ты видишь?
– Круг.
Наши дискуссии часто бывали горячими. Чувства не жалелись, ибо ценностью была четкость и обоснованность, а не абстрактная правота, но на чувства не давили, не манипулировали, дескать: «Как ты смеешь так думать!», «Как тебе не стыдно!». Выдерживать и искать аргументацию стало моей суперсилой. Мы спорили ради красоты спора и расширения сознания, а не ради победы любой ценой. И я научилась видеть границы, видеть трехмерность людей, видеть, почему, из какой реальности они думают не так, как я.
Я научилась видеть разницу между объяснением и оправданием. Критикой и отрицанием. Пониманием и позволением. Потому что я знаю, что круг – это не вся миска.