Сам небольшого роста, толстенький, круглолицый мужичёк, по-моему, с 1916 года рождения, с толстым женским задом. Когда возится у плиты, или у печки, то пот с него льёт рекой. Полотенце у него всегда за ремень заткнуто, поминутно вытирает лицо. Наш командующий редко появлялся около нас. Достал себе лошадку с кошевой, и в ней неизвестно, где разъезжал, и что делал. Ездовым у него был наш солдат, Матёха по фамилии. Маленький, толстый, крепкий и очень спокойный человек. Начальником штаба был майор, пермяк, по фамилии Букирев. Командиром батареи старший лейтенант Гольдштейн. Командир взвода младший лейтенант Коваленко. В Короче же, мы, солдаты, на немецком армейском складе достали бочку литров на шестьдесят, рому. Но её долго и тщательно хранили от начальства в санях. Начальство о ней не знало. Всё шло хорошо. Потихоньку грелись около неё. Солдаты и сержанты добавляли помаленьку к наркомовской дозе, и был полный порядок.
Но вот уже после взятия Харькова, вернее, так: мы Харьков обошли с севера, и вышли на шоссе Харьков – Полтава. Штаб дивизии остановился в большом селе Люботин на шоссе. Наше же начальство решили учинить пьянку на остатках этого рома, что им удалось обнаружить. И решили удалиться с глаз дивизионного начальства в маленький хуторок совхоза «Червона Долина», под деревней Черёмушная. Хутор оборонял батальон неполного состава, одного из пехотных полков нашей дивизии. В батальоне людей было человек двадцать-тридцать, не более. Оружия: одно 45-миллиметровое орудие, два 82-миллиметровых миномёта, пулемёт «Максим», и один ПТР Дегтярёва. Наши заняли большой дом из двух половин. Одну заняли начальство, другую, поменьше, отдали нам. Начальство учинили пьянку. Вначале тихо, чинно, потом разошлись. И часов до двух ночи гуляли. Потом угомонились.
Той порой, остатки немецких войск, что оставались в Харькове, сосредоточили всё, что у них оставалось, в один кулак. Подтянули к этому хутору по шоссейной дороге, ждали утра, чтобы с рассветом пойти на прорыв и выйти из кольца. Пехотных командиров я не видел, не знаю, где они были и что делали. Люди же были на своих местах, у орудий, у пулемёта, у миномётов. Но силёнка явно была мала, чтобы удержаться, не пропустить немцев. Меня, около четырёх часов утра, поставили часовым, чтобы охранять эту пьяную компанию, и повозки, и лошадей, что во дворе. Ночь была – хуже, наверное, некуда. Ветер – соседнего дома не видно. И довольно холодно, выйдешь во двор, в ушах ветер гудит, ничего не слышно, и глаз открыть нельзя. По глазам снегом бьёт, до слёз больно. Между порывами ветра нет-нет, да и доносятся гул моторов, то стук кабинных дверок. Я этого рома имел две фляжки по пол-литра каждая, но грелся в меру, не теряя головы. А мне в эту ночь пришлось стоять на посту с четырёх часов утра, до шести часов утра. И вот, когда я встал на пост, сильный ветер разогнал мою дремоту. Холод заставил меня сильно греться.