– Мне показалось,– тихо заметил Афанасий,– что несколько шматов сохатины просто испарились в воздухе.
– Всё правильно,– сказал Павел, с набитым едой ртом,– рядом бродит этот припадочный бес по кличке Рында. Это его проделки. Видать, так шутит или хочет нас запугать. Но бесполезно.
– Чего он к нам привязался, не понимаю,– удивился Афанасий.– Впрочем, пусть балуется. Так вот я повторю, друзья, что решил жениться. Это сильнее, чем я сам.
– Правильно, женись, Афанасий! А мы с Юлей, малина-земляника, тоже гнездо совьём, о себе позаботимся,– в который раз поддержал своего товарища Плотов.– Мы с Юлькой, может быть, уйдём в Маньчжурию.
– Так поступать жестоко и несправедливо, – запротестовала Юлия. – Не хочу покидать Россию. Она вскормила меня и взрастила, а потом и розгами высекла, руками каких-то… сраных большевиков. Жестока жизнь! Но я вот жить хочу в России и детей здесь рожать. Это моя земля, а не какого-то там… интернационала. Но нам с тобой, Пашенька, не дано… Понимаю. Чего уж там мудрить, покойники мы с тобой. Зачем себя-то обманывать?
– То же самое и у меня в душе творится, славная моя,– тяжело вздохнул Павел.– Думается мне, малина-земляника, что грехи мы свои собственной кровью и отмоем. Не безгрешны ведь. Чего уж мудрить? Или я не прав, Афоня?
– Ты повсюду прав, атаман. Токмо вот не надо, ребятки, себя-то прежде времени в землю зарывать. Грешно,– справедливо заметил Афанасий.– Я вот об другом подумал совсем. Какие же мы усталые сделались после пути пройденного. Как ни крути – ни верти, а пора нам на ночлег устраиваться.
– Да, усталость наблюдается, – соглсился с ним Плотов. – Никуда от неё не денешься. Она своё берёт.
– Не совсем правый я был. Отдыхать нам надобно, – согласился с атаманом Буров. – Я пока костёр соображу и про жизнь подумаю. А вы без меня побудьте, пока я сушняк собираю. Оно правильно. В тоску своими разговорами и вы меня вогнали. Впереди у нас – сплошная неясность. Вот такие вот, господа-товарищи, дела не шибко и сладкие.
Но тут всё было ясно, поэтому Рында решил переместиться к зимовью, где совсем недавно погибла молодая и красивая Груня, да и муж её непутёвый, одноглазый Митроха.
Ярко горело пламя костра. Фёдор варил в котле какую-то нехитрую похлёбку из небогатых дорожных продуктов питания, используя частично запас Груни и Оренского. Не пропадать же добру.
Вечерело. Конечно же, колдуя и мудруя над костром и варевом, Фёдор думал о том, что, слава богу, продовольствия им, пожалуй, на дорогу хватит. Имелся же ещё и мешок ревнивого и несчастного Митрохи, который, умирая, так и не узнал, вернее, не понял, что насильно мил не будешь.