Они сели за стол и продолжили беседу.
– Нам следует денька три поохотиться, присолить мясца, кое-что через своих людей прикупить в Керби и Весёлой Горке,– по существу высказался Рокосуев.– Лошадей имеется необходимость в порядок привести. Значит, у нас патронов сколько в наличии?
– Не считано,– радостно засмеялся Степан,– хоть с маслом ешь. Три сумки и винтовочных, и для наганов. Значится, на все три винтовки боезапаса с лихвою взято. Стреляй себе налево и направо!
– У каждого по нагану,– констатировал Фёдор и достал из кожаной кобуры револьвер.– Два из их я у наших мёртвых братков-анархистов позаимствовал. Им теперь, вроде как, оружие ни к чему. Люди говорят, что на том свете, особливо, в раю, никто ни в кого не стреляет. А наганы – хорошая штука. В барабане семь пулек – семь смертушек.
– Пятнадцать гранат. Ножи у каждого. У меня, специально для метания, ещё семь ножей,– подытожил Григорий.– Неплохо, но и не здорово.
– У меня в мешке ещё три гранаты,– доложил Степан,– того всего получается… короче, много.
– Восемнадцать,– подвёл всему черту Фёдор. – Это почти что нормально.
Во время своего, конечно же, важного, нужного и обстоятельного разговора, анархисты потеряли бдительность.
Уже выбравшийся наружу таёжной избушки автор будущего гениального романа Рында с большим удовольствием наблюдал за тем, что происходит рядом с зимовьём. Всё шло по плану.
Под самым окошком малого и приземистого бревенчатого строения, приложив ухо к стенке, лежал местный абориген-негидалец Игнатка Барахчан.
Он с большим вниманием слушал весь разговор, затаившись, словно мышь, подмяв под себя сочные стебли бадана. На сосне, над ним, свистела белка, но анархисты на всякие мелкие таёжные шумы не обращали никакого внимания. В таёжных горах тьма-тьмущая белок да бурундуков. Вот если бы стрельба началась, тогда другой коленкор.
Как ни странно, но и писатель Боб прекрасно слышал то, о чём говорят анархисты в сторожке. Но он – писатель, ему положено. А вот как же такое удаётся Барахчану. Впрочем, у негидальцев прекрасный слух.
– Значит, так,– перешёл к главному, Григорий,– из Керби дорога на лошадях до самого места не такая уж и близкая – на семь, а то и на все десять дней растянется. Может, и больше. Но тут, как получится. Спешить будем, но… не торопясь. Иначе помрём в дороге неблизкой и опасной.
– Ясное дело, браток,– вздохнул Фёдор,– нам не сладко придётся. Но коли надо, то за анархию и в ад пойдём. Правда, мы и сейчас, почти, в аду. Оно тут, в нашем кошмаре, всё… родное, привычные.
– Опять двинем в Николаевск, что ли? – высказал предположение Степан.– Там контра имеется всякая – и красная, и белая. Да нас там пришьют, по старой памяти, не те, так другие! Тут и думать нечего.