– А что ты можешь предложить нам? Чтобы мы – фарисеи – позволили язычникам, как Соломон, ставить их срамных, голозадых идолов в Храме? Чтобы греки проповедовали свой блуд, грех? Чтобы иудейские женщины – сосуды пустоты и разврата – становились жёнами язычников? Чтобы мы растворились в среде других народов?
Филон горестно вздохнул.
– Да, вы, фарисеи, ни в чём не уступите.
Зосима так и взвился в седле.
– А греки?! Разве они хотят уступить нам?
– Но кто-то должен сделать шаг к примирению.
– Только не мы – избранный Богом народ! – твёрдо и жёстко сказал фарисей и распрямился в седле.
Филон, насмешливо наблюдая за собеседником, покачал головой.
– Вот – вот, эта ваша гордыня и вызывает ненависть у греков. Вы, фарисеи, никогда не поймёте, что только миролюбие и кротость мирят народы. Не по силе вы горды. Раздавят вас греки, а может быть, и Рим, как знать.
Зосима, не обратив внимания на слова Филона, страстно заговорил:
– Сила нашего Бога в том, что он невидимый, а значит, таинственный и притягательный. И нужен человек, одержимый объяснить грекам и всему миру всю прелесть веры в нашего Бога.
– Но где же этот одержимый?
Оба учителя увидели царя и поспешили к нему, делая приветственные знаки.
Зосима заметил Иешуа, выпрыгнул из седла, обнял и поцеловал нищего учителя, подвёл его к Филону.
– Вот человек, который учит милосердию, которого называют Мессией. Но я не верю, что он Сын Бога.
Иешуа протестующее поднял руку.
– Я не Мессия.
Однако его слова, сказанные тихо, услышал только Зосима, а Филон, презрительно кривя губами и пожимая плечами, даже не посмотрел в сторону нищего, озлоблённо рыкнул:
– Юноша, зачем вы мучаете народ несбыточными надеждами на Царствие Божия? Зачем вы объявляете себя царями иудейскими? Неужели не понимаете, что за ваши лживые слова расплачиваются тысячами жизней глупые, несчастные иудеи? Уйди из Палестины, юноша, если в тебе есть хоть капля жалости к народу.
И он, бормоча самому себе, что фарисеи поступили мудро, говоря, что приход Мессии будет сообщён Богом только им – фарисеям, сокрушённо качая головой, подъехал к царю Ироду и спросил того об астрологе Латуше.
В очередных своих трудах этот великий писатель не найдёт место для упоминания о короткой встрече с Иешуа. Мало ли в те годы бродило по Палестине различных вещунов, лжепророков, лжемессий, как правило, неграмотных, не умеющих читать и писать, равнодушных к народу, на которых Филон, как человек высокообразованный, аристократ, не обращал внимания и не хотел о них слышать.
Филон поехал вместе с царём в Тибериаду, а Зосима, жаждая узнать мысли Иешуа, отвёл учителя под дерево и там начал расспрашивать его. Он же, потрясённый тем, что обрёл отца, с душой полной новых ощущений, неведомых ранее, вспоминал и вспоминал зрительно и физически то, как Панфера возложил ему на голову свою тяжёлую руку. Он чувствовал блаженство и никак не мог прийти в себя от этих воспоминаний. Слёзы счастья катились по его щекам, хотя он корил себя, что не должно ему быть счастливым в то время, когда рядом погибали братья.