Вначале дом появился на листе папируса. О, это был очень красивый дом, такой внушительный, что Сефи, посматривая на рисунок, выполненный охрой, лишь задумчиво чесал в затылке и смущенно поглядывал на Натанэля. Не слишком ли ты замахнулся, читалось на его лице. Но Натанэль бесстрашно начал строительство. Он нанял на стройку трех идумеев, двое из которых оказались рабами третьего. Кто из них хозяин, он сразу забыл и предпочитал считать их братьями, тем более, что они мало отличались друг от друга. За всеми троими нужен был глаз да глаз, так как идумеи пользовались любым предлогом, чтобы увиливать от работы, часто празднуя идумейские, еврейские и еще Господь знает какие праздники. Работа в арсенале, надзор за строительством городских стен, кирпичный завод и планы восстановления Храма, отнимали у него много времени, но он всегда находил минуту-другую чтобы присмотреть за своим строительством. Семью он видел редко и даже разбил себе небольшой шатер около стройки, чтобы быть поближе.
Несмотря на обилие праздников, строительство продолжалось, особенно после того, как Натанэль добавил к обещанной плате еще два серебрянных шекеля. Был уже готов фундамент из пористых камней, скрепленных известью и "опус цементум", которого в Иудее еще никто не видел. Начали подниматься стены. Постепенно, рождался Дом, даже не такой, как был нарисован на папирусе, а именно такой как возникал перед его глазами… Когда? Он не помнил… Может быть это было в Бейт Тасси, а может быть и значительно раньше он уже видел его в ярких глазах цвета мокрого песка. Так или иначе, но Дом, в конце концов родился, вышел из его ночных фантазий, как новорожденный выходит из чрева женщины.
Вот он… Резная деревянная ограда венчает низкую, побеленную известью саманную стену вокруг здания. В небольшой двор ведет двустворчатая дверь из кипариса, сидящая на идеально подогнанных бронзовых петлях, утопленных в песчанике невысокого портала, который он сам покрыл незамысловатой резьбой по мягкому камню. Двор пока голый, но там будет непременная скамья и обязательно вырастет олива, саженец которой уже робко тянется вверх, обложенный белой речной галькой. Дверь в Дом тоже двустворчатая и тоже из кипариса, но дверной косяк деревянный, выкрашенный охрой и покрытый прозрачным лаком, состав которого знает он один. В большой комнате, которую он назвал гостинной, пол выполнен из бледно-бежевого хевронского мрамора, а стены украшают небольшие панели из более дорогого мрамора – красного, набатейского, из Ракму. Отсюда можно попасть в две маленькие комнаты: спальню и детскую, с полом из кипарисовые досок. Здесь беленые стены и льняные занавеси на окнах, забранных чугунными решетками. А вот в гостинной пришлось потратиться на разноцветные стекла доступные в Иудее немногим. Еще одна дверь выходит в небольшой задний двор, где стоит кухонный навес и расположена кладовая. Оттуда же открытая каменная лестница ведет наверх, где он оборудовал еще одну детскую и закрытую веранду, такую, какие в Иудее почему-то называли "римскими". Еще одна лестница, поуже, ведет на крышу. Вначале он подумывал о черепичной крыше как в Италии, но вспомнил как отлеживался на деревенской крыше раненый, после Явниэльской битвы, и сделал плоскую крышу с водостоком, тростниковым навесом и невысоким парапетом. Дверные косяки он не только расписал изречениями из Книги, но и сам прибил к ним мезузы.