– Ну а как твое рабство? – ехидно спросил Агенор – Будешь ждать седьмого года или уже поумнел?
Про седьмой год Публию приходилось слышать, но раньше его это мало интересовало, ведь он не собирался прожить и месяца. Хотя, правду сказать, его первоначальное намерение слегка изменилось, шел уже второй год этого необременительного рабства, и, пожалуй, ему стоило бы задуматься.
– На что ты намекаешь? – спросил он.
– А ты, я вижу, как был дураком, так и остался – ухмыльнулся Агенор – Ну ничего, еще есть время.
Он и на этот раз ничего не стал объяснять, а Публий предпочел не настаивать. В этот же день, правда поздно вечером, его назвали дураком еще раз. На этот раз это была Хайа, жена Симона. После вечерней трапезы она отозвала Публия в сторону и без предисловий спросила:
– Ты когда последний раз видел свою жену?
– В ночь перед битвой – ответил он.
– И как она? – непонятно спросила Хайя.
На это он мог только пожать плечами. Жена Симона всегда была для него такой же загадкой, как и ее муж. К нему она относилась ровно, как к незаметному и не слишком интересному родственнику. Он не мог припомнить, чтобы эта моложавая женщина с лицом сфинкса, обращалась бы к нему помимо хозяйственных дел.
– Понятно – также неопределенно сказала она.
По-видимому ей не все было понятно, и она задумалась и молчала довольно долго. Публий терпеливо ждал. Наконец, она снова заговорила и ее теперь ее голос звучал осторожно, в нем уже не было и тени прежней беспристрастности, зато было странное напряжение.
– Знаешь ли ты ее историю?
– Нет, госпожа, не знаю…
Обычно, в отличие от Симона, Хайя не возражала, чтобы ее называли госпожой, но теперь она поморщилась, и Публий осмелился добавить:
– … Но хотел бы узнать.
И опять какая-то тень пробежала по лицу женщины:
– Ну нет, пусть это тебе лучше расскажет мой муж. А ты не будь дураком и поинтересуйся.
На этом их разговор и закончился. А еще через неделю приехал Симон и велел ему собираться.
– Мы поднимемся в Ерушалаим – сказал он – По дороге будешь задавать вопросы. Надеюсь, у тебя есть вопросы?
Вопросы у него были, хотя самый главный из них он задавать не собирался, ведь Симон, при всей своей мудрости, не смог бы дать на него ответа. На него могла ответить одна женщина, но где она сейчас, Публий не знал. Их теперешняя поездка напоминала прошлогоднюю, но была и разница. Тогда верхом на двух мулах ехали добрый, разговорчивый господин и его верный раб. Казалось бы, ничего не изменилось, и он, Публий Коминий, по прежнему невольник Симона Хашмонея. И все же, что-то изменилось. Поэтому , на первом же привале он спросил: