А обескураженный Фернан стоял столбом и не знал, что же делать. Первым инстинктивным движением правая рука дернулась к ножнам, но ее тут же пронзила такая боль, что на глазах выступили слезы. За спиной всхлипывал и причитал Луис, сетуя на непонятное упрямство белолицего воина. Гонсалес растерянным взглядом смотрел, как Себастьяна уводят в сторону. Если бы друга потащили по лестнице наверх, то он, не раздумывая, кинулся бы следом и хоть голыми руками, вернее, одной рукой попытался отстоять жизнь товарища. Но Риоса увели куда-то влево, где он потерялся среди толпы. Может быть, еще не все потеряно? Фернан неуверенно поплелся вслед за ним, но несколько воинов преградили ему путь. Сзади за одежду уцепился Луис и другие слуги.
– Нельзя, господин. Тебе нельзя идти. Стой здесь.
Себастьян и сам удивился, когда его подтолкнули куда-то в сторону от пирамиды. Он ожидал, что его прямо сейчас поведут к жертвенному камню. Запястья ему стянули веревкой сзади. Риос твердо шагал, угрюмо глядя на пятно синей краски на кирасе. Видимо, кто-то из воинов запачкался об одного из приговоренных пленников, а потом случайно вымазал и испанца, когда помогал вязать ему руки. Очень символично! Краска как будто предрекала конкистадору его будущее. Себастьяну представлялось, как это пятно ширится по его телу, подобно смертельной эпидемии чумы, что расползается по городу. Синий цвет постепенно поглощает его, уничтожая одежду и доспехи, и глянцевито блестит на голой коже, отражая яркие лучи солнца в тот момент, когда Риоса доставят на вершину пирамиды.
Да уж, не о такой судьбе он мечтал! Себастьян шел, ощущая какой-то металлический привкус во рту. Самому себе он мог признать, что ему страшно. Он много раз рисковал жизнью, но всегда казалось, что шанс на спасение есть. Теперь же он никакой надежды не видел. Умереть вот так! На алтаре во славу чудовищным истуканам! А тело его затем даже не предадут земле. Без славы и гордости, в нищете и безвестности погибнуть под ножом жреца!
Себастьян оглянулся на пирамиду. На ее вершине уже начался виденный им прежде ритуал. Одного из раскрашенных синей краской пленников распластали на каменной плите, растянув в разные стороны руки и ноги. Богато одетый индеец застыл над ним, громогласно произнося речь. Отсюда обсидиановый нож было не рассмотреть, но испанец догадывался, что оружие уже готово. Рядом стоял еще один жрец, сжимая в руках топор с кремневым лезвием, готовый отрубить голову жертве после того, как ей вырежут сердце.
«Нужно будет, когда меня поведут вверх по лестнице, вырваться из рук палачей и прыгнуть вниз! – решил про себя Себастьян. – Все же лучше самому себе выбрать момент для гибели, чем покорно, как баран, идти на убой! Впрочем, дикарей и такой исход вполне обрадует. Вон как они ликовали, когда в прошлом городе какой-то индеец прыгнул со ступеней и разбился. Им бы только побольше крови!»