Любавич с растерянной улыбкой обернулся к волхву. Ну, теперь-то он получит новое имя!
Новое имя… Когда рождается младенец, мать с отцом дают ему первое имя – оберег от беды, хворей-напастей да дурного глаза. И хранит он дитя вернее, чем хитрый узор, вышитый по подолу детской рубашонке. Но имя, как и одёжка, становятся человеку малы. Как обретают ясность черты, становясь подобием материнских или отцовских, так же проясняется характер человека. И тогда уже ему нужно новое имя, пригодное для взрослой жизни. Вряд ли дрогнет перед врагом вой по имени Храбр. Вряд ли останется без жениха светлоокая Краса. Правда, случается порой, что отец или мать в сердцах дают ребёнку неласковое назвище. И мыкают всю жизнь горе-злосчастье Нелюбимы с Нежданами.
Но тот покачал головой, и проговорил глухим, севшим от испуга голосом:
– Не мне давать тебе имя. Сам хозяин лесов пришел тебя приветить. Быть тебе Мишатой. По нежданному твоему гостю.
Нареченный Мишатой поклонился, и поспешил по другой тропинке, широкой и утоптанной, обратно, туда, где ждали мать и брат. И жарко натопленная баня. И веселый праздничный пир. Обратная дорога показалась ему короче. Лес уже не казался мрачным и незнакомым. Ночные тени отступили, начиналась хлопотливая дневная жизнь. Завела свою звонкую песенку синичка, мелькнула в ветвях любопытная белка, провожая маленького гостя. Вековые ели расступились, и меж их ветвей проглянули первые лучи солнца. Вот под ногами вместо тверди оказался лед, сковавший реку. Мальчишка помахал рукой, зная: с того берега, от костров, уже разглядели черную точку, показавшуюся из леса. Отдышавшись, Мишата прибавил шагу, и вскоре мать уже обнимала улыбающегося мальчишку, а брат сунул в руки кружку с горячим питьем.
– Как звать-то тебя теперь? – Мишата пристально вглядывался в лицо брата: изменилось ли в нем что-нибудь с новым именем? Изменился ли он сам?
– Пращуры судили Вльгой называться. – с широкой улыбкой отвечал тот. – А тебя?
– Мое имя теперь Мишата. – улыбнулся он в ответ.
Вечером начался широкий, щедрый, на все городище, праздник. До самой полуночи не смолкали над рекой веселые голоса, песни и смех. Пращуры и боги светло улыбались, глядя на удалое веселье. Мишата с Вольгой, вдоволь накатавшись на ледяных горках, лакомились сладкими пирожками у жаркого огня.
День был такой, какие случаются только на излете зимы. Снег схватился льдистой искрящейся коркой, по синему небу весело катилось солнечное колесо. Птицы, чуя скорый приход весны, весело перекликались.
Любава с самого утра выпроводила сыновей в лес – поискать под снегом перезимовавшую клюкву, насобирать шишек на растопку. Братьев второй раз просить не пришлось. Сунули за пазуху по толстому ломтю хлеба с маслом, подхватили легкие лыжи, подбитые лосиным мехом, да и были таковы. Однако солнце уже стояло над соснами, хлеб был съеден, а лукошки по-прежнему пусты. Они обошли все известные им ягодники, но они уже стояли пустые.