Вольга с Русаем едва поспевали за спешащими Любавой и Лютобором. Взбираясь на высокое крыльцо воеводиных палат, они с облегчением перевели дух. Пришли! Открылась, заскрипев, тяжёлая дверь, и из дома густо пахнуло травами, теплом и болезнью. Вслед за матерью, счистив снег с сапожек, мальчишки прошли через сени в горницу.
Воевода обессилено распластался на своём ложе, изнемогший после тяжёлой, полной ноющей боли и сжигающей лихорадки, ночи. Его смуглое даже сейчас, на исходе зимы, лицо, стало серым от боли. Тёмные глаза под кустистыми бровями горели огнём лихорадки. Крепкие руки нынче беспомощно вытянулись вдоль тела и то собирали в горсть меховое одеяло, которым был укрыт воевода, то слепо шарили по густому меху, словно ища чего-то.
Любава, как подобает доброму гостю, поклонилась Чурам, хранящим очаг. Обняла, утешая, придавленную горем хозяйку. Она тоже вся извелась. Глаза покраснели от пролитых тайком слёз. Сколько боли, тревоги было в них! И всё-таки добрая женщина слабо улыбнулась Вольге и Русаю, потрепала по рыжим вихрам.
Ласково, но твёрдо Любава выпроводила жену воеводы из избы. Помощи от неё не получить, а лишняя сырость сейчас ни к чему. На Лютобора, упрямо набычившись, сидевшего рядом с отцом, ведунья едва взглянула. Вольга, тихо и быстро исполнявший немногословные указания матери, не узнавал ее. На лице, всегда таком добром и нежном, появилось какое-то отрешённое выражение силы и твердости. Иногда она замирала, склонив голову, или кивала, словно прислушиваясь к чему-то, ясному только ей.
Мальчишки во все глаза наблюдали за ведовством, которое творила их мать. В несуетливых и уверенных жестах Любавы угадывалась сдерживаемая сила. Так воин, исполняя своё правило, выплетает затейливую вязь ухваток, подчиняясь внутреннему чутью. Но сила воина холодная, стальная, она подобна стали меча. Она создана сокрушать, пусть даже защищая. Сила же ведуньи, напоминала ровное белое свечение, тёплое и живое.
Любава тем временем отпустила руку больного, раскрыла холщовую сумку, которую принесла с собой. Придирчиво отобрала несколько поленьев из тех, что были сложены возле печи, и поставила на огонь котелок. Тот в свете очага блестел начищенной медью. Вдоль края видны были таинственные знаки, которые охраняли и умножали целительные силы отваров. Любава, наученная мудрым волхвом, сама чеканила их в лунную ночь. Пока вода закипала, ведунья достала из туеска добрую щепоть соли и шептала над ней. Лютобор был в каком-нибудь локте от склонившейся над снадобьем ведуньи, но всё равно лишь с трудом разобрал слова заговора.