Чувства обоих были смешанные, с одной стороны казнь сестры, с другой облегчение от ощущения некоторой защищенности и покоя, хотя бы и временного. Мария обдумывала тяжелую ситуацию и уже приняла решение прекратить всякое близкое общение с Куаньяром…
Только вечером за ужином после долгого молчания доктор высказал то, что не давало покоя.
– Кажется, еще так недавно этот человек даже нравился тебе, «добрый и несчастный Норбер», так ты всё время называла его, что же ты думаешь о нём сейчас?
Девушка задумалась и опустила глаза. Не просто нравился, но брат не должен даже знать об этом. Впрочем, теперь всё это уже прошлое.
– Ты имел в виду смерть Элен? Всё это так страшно, я не могу прийти в себя… Но с одной стороны, она стреляла в него и то, что он не был убит, чистая случайность.. Она была в отряде дЭспаньяка и убивала людей вместе с ним… И всё же она была нашей сестрой.. Я не знаю, не могу пока разобраться в себе..
Я не чувствую к нему ненависти, с ним самим обошлись здесь крайне жестоко и не желаю ему смерти и всё-же… Как он может после этого посещать наш дом? Неужели у него совсем нет сердца?!
Кажется, даже эти революционеры… эти якобинцы должны это понимать… Декрета отменяющего всякие человеческие чувства я не знаю…
Да разве такие, как он, привыкшие спокойно отправлять людей на гильотину способны сами испытывать страдания или любить?!
Розели вспомнил последнюю сцену в кабинете комиссара, нет, всё намного сложнее, но промолчал. К чему? Она всё равно не поймет.
При редких встречах с Куаньяром взгляд Марии метался, и она опускала глаза. Конечно, к счастью объясняться не придется, Норбер и сам понял всё. В её присутствии теперь он держался напряженно, несколько раз, она ловила на себе эти неуверенные, почти умоляющие взгляды, иногда на секунды и он отводил глаза.
Норбер показал всем видом, что ему искренне жаль, он понимал, что участь заговорщицы больно ранила чувства ее сестры, но не произнес ни слова на эту острую для всех тему, показал, что не мог поступить иначе и ни в чем не раскаивается.
Осторожно приоткрыть свои чувства Розели, не теряя достоинства революционера и якобинца, у него вполне получилось, но как говорить с женщиной, с Марией, какие подыскать слова, чтобы она поверила в его искренность, он не знал.
Взгляд Марии отражал страх и словно обвинял: « Как можно быть таким бесчувственным?! Ни одного слова раскаяния…»
Розели тяжело облокотился о край стола:
– Фанфароны, не думающие о последствиях!, – и взглянув на удивленную Марию продолжал, – это я об авторах злосчастной прокламации, они угрожали якобинцам кровавой расправой и нападением на городскую тюрьму, если содержащиеся там роялисты не будут освобождены. Они добились лишь того, что вызвали у них вспышку ярости, уже идут показательные процессы. Д ,Эспаньяк лишь погубил тех, кого хотел спасти.