Анри Герон и Норбер Куаньяр, честный принципиальный революционер и якобинец, что у них общего, что за нужда в таком сомнительном сближении? Какая-то секретная задача, поставленная непосредственно Робеспьером? Вот это весьма вероятно.
Робеспьер использовал Герона для наблюдения за Комитетом Общественной Безопасности, а тот, в свою очередь думал, что пользуется услугами Герона для надзора за Комитетом Общественного Спасения…
Жюсом и Дюбуа, состояли не только в Якобинском клубе Парижа, но одновременно были членами клуба Кордельеров до событий весны 1794, в 1793 их идейным вождем был Марат.
После его убийства их уважение переключилось в большей степени на Эбера и Шометта, лидеров Совета Парижской коммуны, героев 10 августа, но в сущности оба в своих предпочтениях заметно колебались между ультра-левыми и центристами Робеспьера. Сильное моральное влияние Куаньяра побудили обоих уже зимой 1794 слегка дистанцироваться от ультра-левых в пользу фракции Робеспьера. Вовремя.
Норбер рискуя очень многим, поделился с друзьями некоторой информацией касательно закулисной деятельности «папаши Дюшена» и предложил им подумать, не выступать вместе с ним против революционного правительства. Очень вовремя.
Внимательный взгляд полицейского Дютара еще в 1793 подметил одну особенность: якобинцы не представляли собой однородной массы, люди из образованных и, что еще более важно, более обеспеченных делили свои симпатии между Дантоном и Робеспьером.
Простые люди, бедняки санкюлоты считали своим лидером Марата, а после его убийства Эбера, Шометта, Венсана, считая, что именно они выражают интересы самых беззащитных и малоимущих, до судьбы которых людям среднего класса, а тем более богатым нет никакого дела…
– Кстати, допрашивать нашу красотку, будет лично он, наш милейший Норбер, большой любитель аристократов, татуировка на руке которого гласит: «Святая Гильотина! Спаси Отечество»!… Или как иначе решит…, – усмешка Жюсома оставалась таинственной и хитрой.
– Расскажи-ка мне историю ареста нашей «принцессы» поподробнее, Пьер.
– Задержана она благодаря чистейшей случайности, бдительный гражданин указал на нее, как на скрывающуюся аристократку.
Я хорошо помню Луизу де Масийяк по Санлису, но ясное дело, что госпожа графиня меня не помнит, все санкюлоты для господ «на одно лицо». Девушка была совсем без сил, в глазах затравленность и ужас, я отчего-то сразу почувствовал, что дело тут не только в том, что мы ее задержали, ее конкретно кто-то преследовал, и она боялась быть схваченной ими ничуть не меньше, чем боялась нас…