Она не в силах была продолжать; у ней во рту пересохло, она не могла выговорить ни слова.
– Луиза, ради Бога…
– Нет, – сказала она с усилием, – я хочу все знать… ваше молчание мне больней, чем правда… чего мне надо бояться, скажите… Это приказание, которое грозило мне… Правда ли? оно пришло?
– Да; я получил его вчера, и вчера у меня не хватило духу сказать вам об этом.
– Значит, вы уедете?
– Я ношу шпагу: мой долг повиноваться…
– Когда же? – спросила она в раздумье.
– Ах! вы слишком рано об этом узнаете!
– Когда? – повторила она с усилием.
Он все еще молчал.
– Завтра, может быть?
– Да, завтра…
Луиза вскричала. Он схватил ее на руки.
– А! вот он, страшный час, – прошептал он.
– Да, страшный для меня! – сказала она, открыв лицо, облитое слезами… – Там вы забудете меня… Война, удовольствия, интриги… займут у вас все время… и кто знает? скоро, может быть, новая любовь…
– Ах! можете ли вы это думать?…
– И чем же я буду для вас, если не воспоминанием, сначала, быть может, живым, потому что вы меня любите, потом – отдаленным и, наконец, оно неизбежно совсем исчезнет? Не говорите – нет! Разве вы знаете, что когда-нибудь возвратитесь сюда? Как далеко от Парижа наша провинция и как счастливы те, кто живет подле Компьеня или Фонтенбло! Они могут видеться с тем, кого любят… Простая хижина там, в лесу была бы мне милее, чем этот большой замок, в котором я задыхаюсь.
Рыдания душили графиню. Колиньи упал к ногам её.
– Что же прикажете мне делать?.. Я принадлежу вам… прикажите… остаться мне?..
– Вы сделали бы это для меня, скажите?
– Да, клянусь вам.
Графиня страстно поцеловала его в лоб.
– Если б ты знал, как я обожаю тебя! сказала она. Потом, отстраняя его:
– Нет! ваша честь – дороже спокойствия моей жизни… уезжайте… но, прошу вас, не завтра… О! нет, не завтра!.. еще один день… я не думала, что страшная истина так близка… она разбила мне сердце… Дайте мне один день, чтоб я могла привыкнуть к мысли расстаться с вами… дайте мне время осушить свои слезы.
И, силясь улыбнуться, она прибавила:
– Я не хочу, чтоб вы во сне видели меня такою дурною, как теперь!
И опять раздались рыдания.
– Ах! как тяжела бывает иногда жизнь… Один день еще, один только день!
– Хочешь, я останусь?
Луиза печально покачала головой.
– Нет, нет! сказала она, это невозможно! Завтра я буду храбрее.
– Что ты захочешь, Луиза, то я и сделаю. Завтра я приду опять и на коленях поклянусь тебе в вечной любви!
Он привлек ее к себе; она раскрыла объятия и их отчаяние погасло в поцелуе.
На рассвете, когда день начинается, разгоняя сумрак ночи, человек повис на тонкой, едва заметной веревке, спустившейся с вершины замка до подошвы замка Монтестрюка. Графиня смотрела влажными глазами на своего дорогого Колиньи, спускавшегося этим опасным путем; веревка качалась под тяжестью его тела. Крепкая шпага его царапала по стене, и когда одна из его рук выпускала шелковый узел, он посылал ею поцелуй нежной и грустной своей Луизе, склонившейся под окном. Слезы её падали капля за каплей на милого Жана.