– Ну?
– Подождите! Он вернулся еще вечером, но тогда уже был не один. С ним был другой, с таким же нехорошим лицом. Я слышал, что они произносили ваше имя. Вы часто мне подавали милостыню, видя, что я такой бедный, и еще говорили со мной ласково; вот я и подумал, что, может быть, окажу вам услугу, если стану слушать. Я и подошел к ним поближе.
– Отлично, дитя мое! сказал Коклико: ты малый-то, видно, ловкий! а что же они говорили, эти мошенники?
– Один, указывая пальцем на ваш дом, сказал другому: «Он здесь живет». – «Хорошо», отвечал этот. – «Он почти никогда не выходит один, – продолжал первый. – Постарайся же не терять его из виду, а когда ты хорошо узнаешь все его привычки, то остальное уже будет мое дело».
– Какой-нибудь приятель Бриктайля, должно быть, хочет затеять со мной ссору, – заметил Гуго равнодушно.
– А потом? – спросил Коклико.
– Потом – первый ушел, а другой вошел вот в ту таверну напротив, откуда видна дверь вашего дома.
– Шпион, значит! а сегодня утром ты его опять видел?
– Нет, а как только увидел вас, то прибежал рассказать что я подслушал.
– Спасибо, и будь уверен, пока у меня в кармане будут деньги, и ты будешь получать свою часть; а если теперь те же личности опять придут сюда и станут тебя расспрашивать, будь вежлив с ними и отвечай, что ни у кого нет таких регулярных привычек, как у меня: встаю я, когда придется, а возвращаюсь домой, когда случится. А если бы этих сведений им показалось мало, то попроси их также вежливо оставить свои имена и адресы: я скоро сам к ним явлюсь.
Коклико почесывал голову. Он принимал вещи не так беззаботно, как Гуго. С тех пор как Бриктайль показался в Париже, ему только и грезились разбойники и всякие опасные встречи. Кроме того, он не доверял и графу де-Шиври, об котором составил себе самое скверное мнение.
– Ты останься дома, – сказал он Кадуру, который собирался тоже идти за графом, а особенно, смотри, не зевай.
– Останусь, – сказал Кадур.
Потом, погладив мальчика по голове, Коклико спросил его:
– А как тебя зовут?
– О! у меня только и есть что кличка!
– Скажи, какая?
– Меня прозвали Угренком, видите, я от природы такой проворный, скоро бегаю и такого маленького росту, что могу пролезть повсюду.
– Ну, Угренок! ты мальчик славный! Сообщай нам все, что заметишь, и раскаиваться не будешь.
И, попробовавши, свободно ли двигается у него шпага в ножнах, он пошел вслед за Гуго.
А Гуго, как только повернул спину, уже и не думал вовсе о рассказе мальчика. Он провел вечер в театре с герцогиней д'Авранш и маркизой д'Юрсель, которые пригласили его к себе ужинать, и вернулся домой поздно. Кадур глазел на звезды, сидя на столбике.