– Берите хоть четыре, если хотите.
Она подвинула хрустальные чаши к принцессе, которая скоро выбрала одну булавку золотую и одну серебряную и воткнула их себе в волосы.
– Благодарствуйте, – сказала она.
Между тем как она отодвинула от себя чашу, удивляясь сама, что приняла такой странный подарок, Олимпия стучала ногтями дрожащих пальцев по столу.
– Послушайте! – сказала она, – сейчас я смотрела на эти булавки с каким-то жадным желаньем – испытать на себе их адскую силу.
– Вы?
– Да, я! Я иногда чувствую себя очень утомленною, поверите ли? Когда я вспомнила о тайне этого яда, сохраняемой в нашем семействе столько лет…. черные мысли пришли мне в голову… Потом другие мысли прогнали их, менее отчаянные, быть-может, но наверное более злые!
Желчная улыбка сжала ей губы.
– Знаете ли вы, что такое ревность? – продолжала она.
– Да, кажется, знаю, – отвечала принцесса, между тем как молния сверкнула в её глазах. – Когда она меня мучит, это просто огнем жжет! В груди больно, сердце горит. Приходит ненависть – и терзает как железный зуб… У меня нет тогда другой мысли… другого желанья… другой потребности, – как отмстить за себя!..
Принцесса дрожала от её голоса. По лицу Олимпии, отражающему самую беспощадную, самую непримиримую злобу и ненависть, она видела на сквозь всю её душу до самой глубины и ей стало страшно.
Графиня провела рукой по лбу и, подвинувшись к Леоноре, которая сидела безмолвная, продолжала:
– Вы хорошо сделали, что приехали – мне нужно было видеть лицо, напоминающее мне родину – бедную родину, которую я покинула для этой проклятой Франции!..
– Вы, графиня де Суассон, вы жалеете, что приехали сюда?.. Я не думала, чтобы которая-нибудь из племянниц кардинала Мазарини могла пожалеть, что переменила отечество…
– Сестры мои – может быть… но я! Да притом же, что за дело, что у нас есть, когда нет того, чего хочется!
Она сделала несколько, неверных шагов по комнате. Брискетта, на которую никто не обращал внимания; ходила взад и вперед, по-видимому, равнодушная, занимая чем попало руки, но внимательно прислушиваясь к разговору.
– Я попала на дурную полосу, – продолжала Олимпия. – Ничто мне не удается… Вот эта ла-Вальер: она, должно быть, околдовала короля… Ничего не придумаю против её соблазнов.
– Неужели вы не можете простить ей её счастья?
– А я разве счастлива?
Принцесса взглянула на графиню с удивлением.
– Ах! я знаю, что вы мне хотите сказать… у меня есть молодость, богатство, влияние, имя, завидное положение в обществе… а прочее? А бывают иногда такие часы, когда для женщины это прочее все!