Между тем Колиньи, прибывший в Мец еще с конца апреля, употреблял все старания, чтобы поставить свою армию на хорошую ногу и подготовить все к походу. Герцог де ла Фельяд был назначен к нему старшим полковником, с тайным поручением заменить его в случае болезни или раны, но главнокомандующий давал ему полную волю петушиться сколько угодно, а сам занимался всем. Праздники и приготовления продолжались еще в начале мая. Человек незнакомый с положением дел в Европе, видя такое всеобщее веселье в лагере и слыша повсюду громкие песни, мог бы подумать, что все эти солдаты и офицеры собрались здесь единственно для того, чтоб позабавиться пышной каруселью. В этот-то веселый шум попал и Монтестрюк, в одно майское утро, при ярком солнце, игравшем в свежей весенней зелени. Пушки стояли между яблонями в полном цвету, ружья, вытягивались вдоль живых изгородей. Барабан раздавался на берегу ручья, трубы трубили в тени рощи. На лугу солдаты в щегольских мундирах заигрывали с девушками, которые не бежали прочь, как некогда и Галатея; между палатками разъезжали прекрасные дамы с милыми офицерами, любуясь отчетливым устройством лагеря. Штандарты, для которых сам Людовик XIV назначил цвета по эскадронам, развевались рядом с шалашами из зелени, под которыми маркитантки расставляли свои складные столики.
Коклико бегал целый день во все стороны и вечером объявил, что Мец несравненно красивее Парижа.
– Ура войне! – вскричал он в восторге; – не даром я всегда плохо верил философам и книгам: они просто оклеветали ее самым бесстыдным образом. Тут смеются, пляшут, никого не убивают: просто – прелестная штука! выдуманная, должно быть, нарочно мужчинами, чтоб дать случай поселянкам выбрать себе любезных. Только разве и терпят немножко птичные дворы соседей.
Угренок был того же мнения; за лукавое личико его подпаивали по всем выставкам, мимо которых он проходил; в голове у него немного шумело и он весело хохотал.
Сам Кадур был не так важен, как обыкновенно, и изволил тоже улыбаться. В это самое время Гуго сидел запершись с графом де Колиньи, который объявил ему, что он должен ехать немедленно дальше.
– Мне нужно кого-нибудь, – сказал ему главнокомандующий, – чтоб ехал впереди по Германии и обстоятельно извещал меня обо всём, что там делается. Ты молод, храбр, верен, предприимчив; ты предан мне столько же, как и я тебе; тебя я и выбрал для этого поручения. Надо поспешить с отъездом.
– Завтра же, если прикажете.
– Хорошо, завтра. Объяви министрам императора Леопольда, что я сам скоро буду. Не поздней 16-го или 17-го я выеду. Так я написал и графу де Лувуа. У меня нет верных сведений о числе и качествах имперского войска, с которым я должен соединиться. Главнокомандующего я знаю по его славной репутации: никого нет достойней такой чести, как граф Монтекукулли. Но что может сделать генерал, если у него мало солдат, или плохие солдаты? Узнай – надо непременно узнать – какие позиции он занимает, на какие крепости он опирается, на какие вспомогательные войска он рассчитывает; думает ли он наступать, или только обороняться, не грозят ли турки самой Деве и что сделано для защиты её от внезапного нападения? Не верь тому, что тебе станет рассказывать старик Торчиа, любимый министр старого императора: он совсем заснул в самодовольстве и бездействии. Смотри своими глазами.