– Вы очень тонко насмехаетесь, любезный друг; да, именно, я люблю осторожность, особенно когда она мне позволяет пользоваться всеми моими преимуществами, а мое родство с графиней де Монлюсон дает мне кое-какие привилегии, вот хоть бы право провожать ее повсюду, даже и в тот город, куда вы едете. Но будьте покойны, вы ничего не проиграете от того, что подождете.
– Вы дадите мне в этом клятву?
– Вам бы и не пришлось требовать от меня этой клятвы, если б у графини де Монлюсон не был такой характер, что она никогда не простит мне, если я вас вызову; но ежели это вам может доставить удовольствие, я даю вам слово, что один из нас убьет другого и что я ничего не пожалею, чтоб этим другим были вы.
– Посмотрим; но пока я вам все-таки благодарен за это слово. Оно мне так приятно, что накануне того дня, когда графиня де Монлюсон сделается графиней де Шаржполь, я непременно вам напомню об нем, если бы вам самим изменила память!
– Вы – герцог д'Авранш! – вскричал Цезарь с резким смехом; – чтобы это сбылось, надо прежде, чтоб у меня не осталось ни одной капли крови в жилах!
– Пожалуй и так! – возразил Гуго холодно.
Читателю может показаться удивительным, что съехавшись с Орфизой, принцесса Мамиани не объяснилась с ней тотчас же на счет счастия графа де Шиври в сделанном на нее покушении. Ей помешало следующее рассуждение: какое материальное доказательство его сообщничества в этом покушении могла она представить? Он был такой человек, что прямо отрекся бы, положив руку на распятие и стоя одной ногой в могиле! Разорванное платье, несколько капелек крови на галунах, удары, которые он наносил и получал – не доказывало ли все это напротив, что он бросился на разбойников, чтоб разогнать их? Его друг Лудеак лишился даже лошади в этой схватке.
Сверх того, как уверить, что дворянин с его положением при дворе, пользующийся такими милостями короля, может быть способен на подобную низость? А что касается до графини де Суассон, которой первой эта мысль пришла в голову, то нечего было и думать даже говорить об ней: её сила служила ей недосягаемым оплотом; притом же, и солгать ей также ничего не стоило.
Всего благоразумней было, значит, молчать и ожидать, наблюдая за всеми происками Цезаря, лучшего случая изобличить его: этого требовала осторожность и на это именно принцесса и решилась.
Когда все было исправлено и приведено в порядок, путешествие продолжалось и окончилось без приключений; кареты ехали под охраной нескольких человек, выбранных принцессой из числа солдат епископа и взятых ею к себе на службу, и под двойным покровительством Монтестрюка и маркиза де Сент-Эллиса, у которого камень спал с сердца с той минуты, как он отрекся от недавней злобы против своего молодого друга.