Так мечтал и рассуждал он по целым дням. Вдруг ему пришел на память прощальный рассказ матери о Золотом Руне и как она толковала ему эту легенду. Он вздрогнул и задумался.
– Да, – сказал он наконец, вот оно – мое Золотое Руно! Оно блеснуло мне и так высоко, как будто на самом небе. Её волосы такого именно цвета, как это Руно, и глаза блестят точно также! Целую жизнь я буду стремиться к ней и, быть может, никогда не достигну… но какой-то тайный голос говорит мне, что никогда уж мое сердце не оторвется от неё!
Если что-то говорило графу де Монтестрюку, что он встретит на своем пути графа де Шиври, то и этот тоже сразу почувствовал, что в Гуго он встретил такого соперника, которым пренебрегать не следует.
Не своим светским положением был он страшен, но молодостью, привлекательной наружностью, какой-то лихой смелостью: что-то необъяснимое показывало в нем, что под этой юношеской оболочкой есть сердце, мужество, твердая воля.
Цезарь сам не понимал, отчего он так заботится об этом пришельце: такой чести он до сих пор никому еще не оказывал. Что же это за предпочтение такое в пользу графа де Монтестрюка? Отчего и почему, с самой первой встречи на охоте, он с каждым днем больше и больше об нем думает? Сердясь на самого себя, граф де Шиври захотел узнать на этот счет мнение одного дворянина, жившего при нем и служившего ему поверенным, от которого ничего не скрывают.
Родословная кавалера де Лудеака была очень темна. Он уверял, что семья его родом из Перигора, где у него множество замков и несколько поместий; но все это были одни россказни, а насколько в них правды – никто сказать не мог. Люди догадливые уверяли напротив, что все его родовое наследство заключается только в бесстыдстве, хитрости и дерзости. Одним словом, его больше боялись, чем уважали.
Лудеак не скрыл от графа де Шиври, что, по его мнению, не следует считать Гуго де Монтестрюка за ничтожного противника.
– Но мне говорили, – вскричал де Шиври, – что эти Монтестрюки – голые бедняки и у нашего нет ровно ничего за душой!
– Этот значит только – аппетит у него будет посильней! – отвечал Лудеак. – Притом же он гасконец, т. е. из такой породы, которая не боится ничего, не отступает ни перед чем, рассчитывает только на свою смелость и на случай, чтоб добиться всего, и наполнила бы весь мир искателями приключений, если б их и без того не было довольно повсюду.
– Ни состояния, ни семьи, ни протекции, ни даже почти и имени!
– Да это-то именно и дает ему силу!
– Как? то, что у него ничего нет?
– Да! женщины причудливы! Сколько встречалось таких, которые рады были разыгрывать роль благодетельных фей в пользу красавчиков, вознаграждая их за всякие несправедливости судьбы… Все, чего нет у этого Монтестрюка, помогает ему, все идет ему в счет… А твоя кузина, герцогиня д'Авранш, нрава прихотливого и, если не ошибаюсь, очень охотно занялась бы разными приключениями в роде рыцарских романов, в которых бывают всегда замешаны принцессы… Разве ты не заметил, как взглянула на него, когда приглашала к себе в замок, и как улыбнулась, услышав, что сказала ему принцесса Мамиани?