– Чем же примечателен обладатель сей завидной родословной?
– Ни один из смертных не сравнится с ним широтой сердца и глубиной ума.
– Поведай прежде, какими деяниями он являет красу души.
– Перечислять – не кончу до утра! – вдохновился Эйнан, – лишь несколько примеров сочных приведу. Он презирает умных и почитает дураков. Аппетит его весьма умерен, не тебе чета. Возьмет, скажем, три-четыре луковицы, пяток-другой головок чесноку…
– Долек чесноку? – переспросил Забара.
– Головок, говорю тебе! Добавит фунтов десять редьки, сдобрит свежей зелени пучком, все это мелко покрошит, посолит хорошенько, перемешает, а потом умнет благоуханное кушанье с полдюжиной буханок хлеба на ранний завтрак.
– Щедрый к собственному желудку неминуемо добр к прихотям утробы ближнего! – заметил Забара.
– В точку! Ведь мы родня! Помнишь ли Иосиф, как славно ты угощался у меня, как обильно накормил тебя я бычьим мясом? Таков же и сокровник мой. Раз постучался в дом к нему скиталец голодный и мучимый жаждой. Великан щедрою рукой положил пред гостем очищенный от плесени сухарь, и водрузил на стол огромный жбан воды, чтоб сухость в горле предупредить. Заметив досаду на лице бродяги, уксусу принес в стакане.
– Пришелец, верно, растрогался и прослезился?
– Прослезился! Размазал слезы по чумазому лицу, вышел на улицу и заорал, во всю глотку:
Здесь живет негодяй,
Крохобор, скупердяй.
На столе – ни черта,
И тарелка пуста!
– Неблагодарный откусит руку кормящую. Нельзя быть добрым! – заключил Забара.
– Природа его такова. Говорят наши мудрецы: “Благородный мыслит благородно и в благородстве устоит”.
– Теперь похвастайся его умом.
– О чем хочешь спрашивай, все на свете ведомо ему.
– Что смыслит он в медицине?
– Знает хвори всех умерших и похороненных.
– Небесные науки для него не тайна?
– Его не проведешь, и он усвоил твердо: солнце – верный признак дня, а звезды загорятся к ночи.
– Силен ли в математике твой родич?
– Легко сочтет число буханок съеденного хлеба.
– Науку мер постиг он?
– Само собой! Он пядями измерит ширину брюха своего, вершками длину бороды исчислит.
– Музыкален ли его слух?
– О, в высшей степени! Рев осла не спутает с собачьим лаем.
– Каковы его познания в зачатии и в деторождении?
– Он не ошибется: женщина с большим животом – беременна.
– А понимает ли он в иудейских законах наших?
– Безусловно. Увидев обнаженного мужчину, он тут же безошибочно определит, обрезан тот, иль нет.
– Никак в толк не возьму, милейший, зачем нахваливаешь это бездушное и невежественное создание? – задал Забара откровенный вопрос.
– Хочешь правду? Я о нем весьма худого мнения, – дал Эйнан откровенный ответ, – он как Омри, нечестивый царь израильский, поругатель заповедей богоданных. Лишь ради дочери его разливаюсь соловьем. Полюбил ее всем своим дьявольским сердцем и другую в жены не хочу.