– Ах, господин мой, я только что из твоего дома, – вымолвила прачка, – молодица дала мне одежду постирать, вот и твои вещи тут!
– Похвально, бери монетку за предстоящие труды, – сказал мужчина.
– Как ты добр, и как желаю тебе добра! И потому не в силах молчать, хоть и говорить страшно.
– Ничего не бойся, говори.
– В доме твоем видела юного удальца. Он обнимал твою жену, и я подслушала любовное их воркование. А потом он сказал, что жить без нее не может, и велел ей убить тебя.
– Боже, праведный! Да неужто касатка моя на черное дело горазда?
– Он научил ее. Дескать, как придет муж, сладко накорми и напои его, подластись, голову его положи на колени себе, а когда разомлеет и задремлет, возьми припасенную острую бритву и перережь ему горло. А тут я примчусь, схвачу тебя и унесу в страну вечной любви.
– Ты принесла мне недобрую весть, добрая женщина. Беда нагрянула! Но защитить сумею себя и честь свою!
И бедный муж кинулся домой и с порога потребовал у жены еды и питья. И она была с ним особенно ласкова, и положила его голову себе на колени, и муж притворился спящим, и жена достала бритву, и он вскочил на ноги, и выхватил орудие злодеяния из маленькой нежной ручки, и свершил скорый суд над безвинной и любящей.
И часу не прошло, как страшная весть долетела до братьев убитой. Они ворвались в дом и страшной местью отомстили за сестру, добавив кровь к крови. И восстали друг на друга два рода, и вспыхнула междоусобная бойня, и множество бездыханных тел обезобразили мирные площади и улицы, и вода в реке стала красной, и пошла по городу великая смута.
А я сидел себе на берегу и ждал возвращения прачки. К вечеру явилась она довольная собой и объяснила мне, почему река алеет. “Это твоих рук дело?” – спросил я, потрясенный. “Это не рук, но ума моего дело!” – гордо воскликнула женщина.
На этом Эйнан закончил историю о вероломной прачке. Он сказал Забаре, что поначалу восхитился деянием женщины и даже позавидовал природному дару ее, но по здравом размышлении содрогнулся от ужаса и дал себе клятву не творить впредь зла.
– Ах, Иосиф, в молодости я был женат и весьма страдал от вздорного нрава супруги, – сделал Эйнан еще одно признание.
– Так-так, и что же? – ухватился Забара.
– Зловредность женушки все больше досаждала, и я подумал, не уподобится ли она коварной прачке. Я дал ей разводную и отослал из дома. Прощальное слово я сказал стихами:
Пусть прекрасна лицом и, как роза, нежна,
Вопрошают глаза: “В чем я, милый, грешна?”
И грохочет в ответ мой праведный рык:
“Склоки, дрязги и злой неуемный язык!”