На четвертом круге Маргарита врезалась в темный пиджак и испуганно подняла глаза на высокого мужчину. Где же она его видела? Лицо казалось знакомым. Ах, это же отец Софии, ее ученицы.
–Простите… – пробормотала Маргоша и стала поправлять прическу.
У нее были светло-русые тонкие волосы, которые она пышно уложила после жутко неудобной ночи в металлических бигудях.
–Ну что вы! Вы сегодня красавица! И вас не отличить от выпускниц! – отец Софии широко улыбался.
Наверное, отметил шампанским выпуск своей дочери, подумала Маргоша. Уж больно богат на комплименты оказался обычно неразговорчивый мужчина. В полумраке актового зала ни за что не скажешь, что он отец взрослой дочери. Хотя это и неудивительно, деторождение старит обычно женщину, а мужчина вьется до старости лет словно комарик рядом со свежей кровью. Не успев как следует подумать, Маргоша ощутила себя танцующей в объятиях Алексея Алексеевича, отца своей выпускницы. Он был военным в отставке и держался очень прямо и строго, но танцевал хорошо, вел Маргошу в танце уверенно так, что она стала думать, будто и сама танцует божественно. От прямого контакта глаз удерживаться долго было невозможно, и Алексей Алексеевич вдруг прочитал в ее взгляде, что Маргоша хочет замуж, хочет семью. И он бы мог ей сказать, что ничего хорошего в браке не увидел, и что он очень рад взрослению своей дочери. Теперь не так будет неприлично оставить жену, с которой ему давно уже не о чем говорить. Но Маргарита Васильевна ничего не спрашивала, а просто подчинялась его ведущей роли в танце. Маргошу занимали весь выпускной вечер какие-то смутные, неоформленные мысли. Но теперь она остро понимала, что ей в будущем году исполнится двадцать девять лет, и она оказалась в тупике. Детей у нее нет, замуж она не вышла, живёт на служебной квартире, а карьерный рост остановился, не успев начаться. Какая может быть карьера в школе? Завуч? Директор? Для таких должностей она слишком молода. Музыка тем временем смолкла, а они так и продолжали стоять в паре и медленно покачиваться, словно баюкая друг друга и оберегая от реального мира.
–Кажется музыка закончилась.
–Простите, – сказал Алексей и разомкнул объятия.
Он уже ощущал на себе тяжелый взгляд супруги, которая в честь выпускного в кои-то веки накрасила свое лицо и стала почти хорошенькой. Она его уже не любила и с удовольствием бы развелась, если бы не ее болезненное чувство собственности. Стоило Алексею проявить интерес к женскому полу, даже если это выражалось всего лишь одобрительным цоканьем при просмотре концерта по телевизору, его жена не могла удержаться от скандала. Она чувствовала себя сразу обиженной и брошенной неверным мужем, хотя Алексей никогда ей не изменял. Во-первых, Алексей был слишком брезглив, как физиологически, так и нравственно. Одна мысль о том, чтобы врать и изворачиваться, вызывала у него тошноту. Во-вторых, Алексей всю юность провел в общежитии при военном училище и привык к порядку, как в быту, так и в своей голове. Все у него было четко и правильно. Изменять плохо? Значит, он даже и думать об этом не желал. Он просто хотел развестись и уже давно. Холостяцкая жизнь привлекала его. Свобода. Тишина. Никакой ненужной болтовни, которая велась в их доме между женой и дочерью. А сейчас ещё дочь выпускается, поступает в институт, и видеть ее они стали редко. Жена лишилась своего основного собеседника, и теперь приобщала к словесным баталиям своего мужа. Алексей ненавидел пустые разговоры. Он молчал и внешне выглядел спокойно, но в голове то и дело взрывались мелкие бомбочки раздражения. Однажды утром за столом, когда они завтракали, Алексей так яростно стал стучать по столу яйцом, чтобы надломить скорлупу, что не сразу обратил внимание на побелевшее лицо супруги. Она смотрела на его перекошенную физиономию, и воспоминания из их общей молодости парализовали ее. Но жизнь идёт своим чередом, дни начинаются утром и заканчиваются вечером. Приходит темная ночь и благословенный сон, когда ничего не снится и не вспоминается: ни кулак, занесённый над тобой, ни мыло, обернутое в полотенце.