– Садись, чайком согрейся, – Зоя Ивановна уже поставила на стол третью чашку и указала племяннику на свободный стул. – И сладенького возьми. Сегодня ватрушки с творогом по новому рецепту.
Он сел и потянулся к блюду с выпечкой. Тетя Зоя увлеклась кулинарией после окончательного выхода на пенсию. Каждый день что-то изобретала из того куцего ассортимента, что предлагали в местной лавке. Денег от племянника брать не хотела, но продукты принимала. Иван Ильич после переезда в деревню увлекся рыбалкой и сбором дикоросов, к чему даже в детстве душа не лежала. Курятник сколотил, завел птичек – интеллигенции по статусу такое не положено, а ему можно. В общем, последние два года тетка готовила много и разнообразно.
– Увезли Васю?
– Увез Петр.
Иван Ильич отложил ватрушку на блюдце. Домашний творог имел крепкий силосный дух, перебивающий жиденькую китайскую корицу. Есть невозможно, но расстраивать тетку не хочется. Сама наверняка не пробовала – за весом следит.
– Хоронить когда будут, сказал?
– Пока нет. В городе. С батюшкой тамошним договариваться собрался.
– О чем это? – поднял голову отец Геннадий.
– Ну как это по-вашему называется… отпевание, кажется?
Поп отодвинул чашку и встал, едва не задев люстру головой.
– Совсем сдурели! То купания эти, то самоубийц отпевать собираются! Где он? Я все растолкую.
– Уехал уже, – поспешно ответил Иван Ильич.
Характер нового батюшки бывал горяч. Немногочисленных прихожан он нещадно стыдил и корил на проповедях. Сам жил скромно, пост держал строго, по утрам растирался снегом, а с мая по октябрь купался в море, которое у здешних берегов прогревалось едва до восемнадцати градусов. Если такой человек станет учить Петра, как ему правильно брата хоронить, добром это не кончится.
– Это ничего, что уехал. Телефон у него есть? – высоченная фигура в черном грозно нависла над Иваном Ильичом.
– Да кто его знает…
Поп шумно выдохнул, поблагодарил хозяйку и ушел к себе.
– И не стыдно врать-то? – поддела племянника тетя Зоя.
– Не на исповеди, – он машинально откусил от ватрушки здоровенный кусок. Сухой пахучий творог комом встал в горле, но отступать было некуда.
– В чем-то ты прав, конечно: все эти обряды – для живых. Пусть Петя хоронит, как ему кажется правильным.
Она поднялась, чтобы убрать со стола. Иван Ильич мужественно двигал челюстями, обдумывая первую за день дельную мысль, которая до сих пор почему-то не приходила ему в голову.
– Тёть Зой, а ты когда-нибудь думала, что Васька так поступит?
– Никогда, – качнула она головой. – Талант у него с детства был; жаль, не сложилось что-то, но ведь он не опустился, продолжал рисовать – а для этого силу надо внутри иметь. Мне кажется, додуматься до дурного Вася мог только с пьяных глаз – в этом состоянии из человека вся дрянь наружу лезет.