Затем говорила Валя. Тихо, задумчиво, словно вела задушевную беседу:
— Мы отдали тебе, Юра, клад, какого ты не видал. Береги его, и он согреет душевным теплом. У этой девочки есть все: ум, доброта, преданность. Не смей ее никогда ревновать: такие, как она, не обманывают. Не смей никогда изменять: такие, как она, не прощают…
Передышка пошла Юре на пользу: боль отпустила, сердце перестало дергаться.
Он наклонился к жене и шепнул:
— Нам пора, Надюша. Дорога неблизкая.
— Согласна. Только тебе надо отдохнуть. Пойдем ко мне.
— Поедем? — поднялся колхозный шофер, когда они проходили мимо.
— Через час, если не возражаете.
— Хорошо.
Но ему пришлось раньше сесть за баранку: Надя размотала бинт на Юриной руке и, испугавшись вида ожогов, побежала за Ольгой Александровной. Та, посмотрев, только похвалила:
— Ты у меня сильный, сын. И терпеливый.
Она съездила на колхозной машине к себе в больницу, привезла бинты, мазь и занялась Юрой вплотную.
Через два часа, укутанный в одеяло, он спал на заднем сиденье «Волги», а Надя, сидевшая рядом с шофером, болтала без умолку. Она была так счастлива, что не могла молчать и сейчас, казалось, была способна разговорить даже дерево, не то что молодого водителя, с радостью поддерживавшего разговор с приятной собеседницей.