Альберт Степанович хлопнул самогону и уперся пристальным взглядом в толстуху, томимый одновременно двумя взаимоисключающими вариантами развития событий. Первый – прикинуться геем. Второй – алкоголиком. В принципе оба должны были пресечь поползновения толстухи, что называется в зародыше. То-то взбеленится генерал!
Пасечный прикид Крутикова не располагал к педерастии, поэтому оставалось одно – знатно нажраться. Он повернулся к бармену и вдруг почувствовал на своей руке узловатую длань непосредственного начальства. Толстуха присоседилась вплотную.
– Позвольте мне вас угостить, мой сладенький…
«Просек, каналья!» – заныло под ложечкой у полковника.
– Киприан, – выдавил он из себя имя любимого тестя.
– Аглая, – отозвался генерал.
«Под собственную жену косит! – ужаснулся Крутиков. – То-то я никак в толк не возьму: кого мне эта жаба напоминает».
– Молодой человек, нам, пожалуйста, две порции двойного первачку, – сделал заказ Дымов.
Бармен наполнил рюмки мутной жидкостью из четвертной бутыли, попросил если он понадобится, хлопнуть в ладоши, и отошел к своим бокалам, косясь с кривой ухмылкой завзятого театрала на двух пожилых гомиков, вздумавших устроить за его стойкой перфоманс ролевых игр.
– Полковник, мать твою! – давал между тем нагоняй генерал беззвучным шпионским шепотом. – Ты чего морду воротишь? Не нравлюсь? Да у меня перед твоим приходом от мужиков отбою не было. Всех отшил тебя ради. А ты сидишь, блин, куксишься как какой-нибудь импотент. Ну-ка живо кадрь меня! Кадрь – не значит пялься бараном на новые ворота. Рюмку в правую руку, левую мне на талию, улыбку себе в усы и – комплимент, а то мигом у меня в Дальневосточном округе замом оперотдела окажешься…
– А может, ну ее в жопу, эту Москву? – тоскливо прикинул Крутиков. – В конце концов, там, куда Макар телят не гонял, тоже люди как-то живут. И ничего, хоть и жалуются…
Однако додумать эту свежую мысль до оргвыводов ему не пришлось. В баре началось заранее спланированное ЧП в виде налета. Четверо жлобов в масках-начердачниках с «кедрами» в руках дали очередь в потолок и потребовали полной тишины и беспрекословного послушания, честно предупредив охреневшую публику, что это – ограбление.
Генерал стал судорожно срывать с себя украшения и запихивать их в бюстгальтер. «Видимо, женины» – догадался полковник, к которому вернулось не только самообладание, утерянное им всего минуту назад, но и хорошее настроение, утраченное им с незапамятных времен. Увы, преждевременно. Ибо, как выяснилось, далеко не вся публика честно охренела от такой беспримерной наглости. Нашлись притворщики. И открыли с мест огонь на поражение.