Запись предваряло вступительное слово Алаева, в котором он уведомлял Александра Николаевича о месте и способе получения данных материалов и просил прощения за низкое качество звука и малопонятную речь фигурантов. Местом оказался ресторан «Гурманоид», абсолютно противопоказанный электронным жучкам любой марки и выделки. Способом – пустой стакан, приложенный к перегородке, отделяющей один приватный кабинет от другого, и соединенный с длинной пластиковой трубой, выведенной через окно за пределы ресторана. Малопонятной речью – язык Гете, Шиллера и Гриммельсхаузена в его современной, изобилующей американизмами разновидности. Собеседники, впрочем, вполне могли бы разговаривать и на языке Пушкина, Гоголя и протопопа Аввакума, с актуальными вкраплениями быдлизмов, и тогда Александру Николаевичу не пришлось бы злоупотреблять паузой, чтобы сверять свою память со словарями.
Собеседников было двое. Один – ясно кто, а вот идентификация второго ввергла Аникеева в горечь разочарования. Вторым оказался его бывший мюнхенский учитель Хайнц Редер. Из контекста беседы напрашивался вывод, что знакомы они давно и особых иллюзий в отношении друг друга не питают. Их недоверие друг к другу в частности выражалось и в том, что каждый из собеседников потреблял за ужином свой персональный напиток; Гагома – легкое токайское, Редер – пенное баварское.
Аникеев опять воспользовался паузой, дернул вторую порцию коньяка и вернулся к своим иудам. Иуды же, словно по заказу, завели речь о своем подслушивателе. Причем Редера интересовало, что намерен предпринять его собеседник для того чтобы их общий друг направил свою неуемную энергию в нужное русло. Тогда как Гагома сгорал от любопытства относительно сведений об Анне Сергеевне Берг, добытых Редером в Вене по заказу Аникеева. Из уклончивых ответов Гагомы Александр Николаевич самоотверженно вывел нечто крайне для себя неутешительное. А именно: что действует он в точном соответствии с планами этого колдуна, которые он, кстати, весьма подробно изложил в подкинутых им инструкциях. (У Аникеева даже мелькнула сумасшедшая догадка, что и запись этого разговора он тоже прослушивает в полном соответствии с этими планами.) А из загадочных умалчиваний и туманных экивоков Редера вырисовывался банальный шантаж. Впрочем, сведения, которыми Хайнц собирался шантажировать свою жертву, Аникееву уже были известны, и ничего, кроме сочувствия к ней и сожалений по поводу зря потраченных средств и напрасно изведенного времени, не вызвали.
Запись оборвалась, Аникеев распечатал новую пачку сигарет, откупорил следующую бутылку коньяка. Выпил, закурил и горько задумался. О многом. В том числе о вещих своих предчувствиях. И очень вовремя. В дверь постучали. Дежурный со свежими новостями, подтверждающими его дар ясновидения на все худое.