Она ещё раз глубоко затянулась:
– На что ты рассчитываешь? – улыбка. Выдох, – Кретин.
Рука Лили быстро перескочила с бедра Ильи на руль и резко дёрнула его вправо.
Толчок.
Стук о лобовое стекло.
Треск.
Машина сошла с трассы, перевернулась и нырнула в лес, проползя на крыше несколько метров.
День 6.
Всё ещё пахло собственной тошнотой, но уже так противно, словно она была чужая. Да, соглашусь, своя тоже не подарок, но чужая, всё же, совсем другое. Дима лежал на земле на боку, половина лица упала в лужицу тошноты. Там уже копошились какие-то букашки. Рядом пролетали крошечные мушки и садились на лицо лежащему человеку. Он был абсолютно недвижим, но не мёртвый. Если бы вы не знали, что это лежит человек, то наверняка приняли бы его за одно из повалившихся мшистых деревьев. Казалось, что лес вот-вот поглотит его. Деревья обовьют корнями жилистое тело, в волосах заведутся крошечные жучки, в рот и уши заползут черви, оставить внутри своё потомство. Лужица крови возле пораненной ноги совсем смешается с землёй, запах развеется, и в память об умершем останется только расстёгнутый рюкзак и прозрачная бутылка водки, обхваченная за горлышко закоченевшими пальцами когда-то живого человека…
Веки медленно поднялись, лицо съёжилось от яркого света, лупившего прямо в глаза. Он попытался глубоко вдохнуть, но воздуха не почувствовал. Запах того, что вывалил его желудок наружу много часов назад, забил ноздри, не давай пройти кислороду. Дима попытался сдержать приступ новой рвоты, но, ощутив, как она налипла и присохла на его лице, снова вывернулся наизнанку – такое было у него ощущение.
– Зачем жить, – думал парень, опустошая желудок, – если вся жизнь превратилась вот в это.
Лужа рвоты, засохшая на лице. Чувствую, как жучки ползают по щеке. Почему я не упал на этот штырь? Останусь здесь. В конце концов умру от потери крови или гноения ноги. Может быть, какое-нибудь животное придёт мною полакомиться. Хотя лакомство, признаться, так себе.
– А как же Лили? – говорил внутренний голос.
– А что с ней будет? – он поправил чёлку, вымоченную в собственной крови и позже окунувшуюся в рвоту, но она застыла от панировки, крепко прилипшей к ней, и висела на лбу, как примороженная сосулька, – Она такая храбрая, смелая, сильная…
– И красивая… – продолжал голос.
– Ну это сейчас ни к чему здесь, сопли разводить, – он закрыл глаза, – это не важно. А я принял решение. Останусь здесь. Умру как герой.
– Ну, во-первых, ты умрёшь как подстреленная птица, а в этом нет ничего героического. Тем более, что ты оставил хорошего человека в беде. В самой настоящей беде.