Женщина, осматривая их злым, полным застывшей мстительности взглядом, спросила об эльфах. О скоя'таэлях. О террористах. О беглецах, недобитках команды, рассеянной два дня тому назад.
Ярре, Люсьена и инвалиды, избегая взглядов беловолосой и одноглазой женщины, неразборчиво отвечали, что-де, нет, никого не встречали и никого не видели.
"Врете, – думала Белая Райла, та, которая некогда была Черной Райлой. – Врете, знаю. Из жалости врете.
Но это все равно ничего не значит и не меняет.
Ибо я – Белая Райла – жалости не знаю".
***
– Уррррааа! Да здравствуют краснолюды! Ура, Барклай Эльс!
– Да здравссствуууют!
Новиградская брусчатка гудела под коваными сапожищами служак из Добровольческой Рати. Краснолюды шагали типичным для них строем, пятерками, штандарт с молотами реял над колонной.
– Да здравствует Махакам! Виват, краснолюды!
– Хвала им! Слава!
Неожиданно кто-то из толпы рассмеялся. Несколько человек поддержали. А через минуту хохот охватил уже всех.
– Какой афронт... – выдохнул иерарх Хеммельфарт. – Какой скандал... Это непростительно...
– Паршивые нелюди! – рыкнул жрец Виллемер.
– Прикиньтесь, будто не замечаете, – спокойно посоветовал Фольтест.
– Нечего было экономить на продовольствии, – кисло сказала Мэва, – и отказывать в снабжении.
Краснолюдские офицеры были серьезны и выдержанны, перед трибуной выпрямились и отдали честь, а вот фельдфебели и солдаты Добровольческой Рати показали свое отношение к сокращению ассигнований на Рать, осуществленному королями и иерархом. Одни, проходя мимо трибуны, демонстрировали королям согнутые в локте руки, другие изображали второй из своих любимых жестов: кулак с торчащим вверх средним пальцем. Этот жест в академических кругах назывался digitus infamis ["Бесстыжий средний палец" (лат.) – что-то вроде российского "кукиша".]. Плебс называл его еще обиднее.
Появившиеся на лицах королей и иерарха пятна доказывали, что оба эти названия им известны.
– Не надо было скупиться. Это их оскорбило, – повторила Мэва. – Краснолюды – гордый народец.
***
Ревун на Эльскердеге завыл, вой перешел в жуткое пение. Однако сидевшие у костра не повернули голов.
Первым после долгого молчания заговорил Бореас Мун:
– Мир изменился. Справедливость восторжествовала.
– Ну, насчет справедливости, конечно, перебор, – слабо усмехнулся пилигрим. – Однако я, пожалуй, соглашусь с тем, что мир как бы приспособился к основному закону физики.
– Интересно, – протянул эльф, – не об одном ли и том же законе мы думаем?
– Любое действие, – сказал пилигрим, – вызывает противодействие.
Эльф прыснул, но это был вполне доброжелательный звук.