Пошёл в четвёртую сторону, куда не указывала ни одна из стрелок. Пришёл к реке. Долго стоял на мосту, смотрел на воду. От печали почти взаправду болело сердце, но дышалось легко, как прежде только во сне. Не спрашивал себя: «Что это было?» – потому что сам прекрасно всё понимал, включая тот факт, что это «понимал» – ненадолго. Скоро развеется, превратится в клубок неуверенных сожалений непонятно о чём. Ладно, если так надо, пусть превращается. Но если можно, не прямо сейчас.
Стоял на мосту, смотрел то на текущую воду, то на свою ладонь, на которой остался почти неразличимый синяк. Это конечно круто, что след остался. Жалко, что такой бледный, быстро пройдёт.
Ладно, – сказал себе Ленц, – что будет, то будет, какая разница. Важно не это, а чтобы меня прочитали. Прямо сейчас, пока я знаю, что я – письмо.
Сосредоточился, вспомнил свой вечный, текучий, изменчивый город, чуткий к каждому шагу, слову и вздоху, отбросивший уже несколько тысяч прекрасных бессмертных теней; сейчас просто некому, нечем представить, что этот факт означает на практике, как выглядят тени города, зачем они вообще нужны, но отчасти всё-таки можно – если внимательно, всем своим существом вчитаться в то, что написано чёрным по белому, звёздным по ледяному, живым по другому живому в этом письме, в тебе.
Потом, вечером, после второго по счёту ужина, заказанного и съеденного по рассеянности, потому что о первом почти сразу забыл, уже на остановке, ожидая автобус в аэропорт, Ленц заметил, что синяк на его ладони мерцает разноцветными сполохами, как навеки, казалось, утраченные, но сегодня – навеки же! – возвращённые ему небеса. Совершенно не удивился, только подумал рассеянно: штемпель, значит. Ну да.
Удивился он уже дома, наутро, когда проснулся, буквально уткнувшись носом в маленькое мерцающее пятно на руке. Хотя «удивился» – слишком слабо и по сути неправильно сказано. Скорее, он ещё раз проснулся – весь, настоящий. Нет ничего слаще пробуждения, когда оно – возвращение к себе.
* * *
Кот дремал. Он слышал сквозь сон, как кто-то чужой подошёл совсем близко; обычно в таких обстоятельствах кот убегал, не задумываясь: проще сменить локацию, чем спросонок, впопыхах разбираться, какие намерения у чужака. Но сейчас на его загривке лежала рука; на самом деле даже что-то другое, лучше, чем просто рука. Будь этот рыжий кот образованным человеком, непременно вспомнил бы и процитировал: «Не убоюсь я зла, потому что ты со мной».
Но кот просто спал, не утруждая себя цитатами, и слышал сквозь сон какие-то человеческие слова: «руку дай», «интересно и весело», «да конечно нельзя». И ещё: «большая удача», «помочь ничем не смогу». А потом: «постарайся», «это в твоих интересах», «ты волшебное существо».