– Садись, рассказывай! Время ещё есть! – командует Иваныч и показывает пример, разместившись на внушительной табуретке.
– Руки!!! – выпаливает Федор, когда Иваныч потянулся к пирогу. – Михаил Иванович, руки бы надо помыть, все же в земле ковырялись. Вдруг глисты заведутся.
Вячеслав хохочет, выставив ослепительно белые зубы, но осекается, наткнувшись на строгий взгляд Иваныча. В свое оправдание оба парня поднимают руки до уровня плеч, демонстрируют чистоту оттертой кожи. Получается так синхронно, словно парни долго готовились к этой шутке, и наконец-то представился шанс выступить.
– Научил на свою голову! – хмуро ворчит Иваныч, подмигивает мне. – Ладно! Пойдем, Александр, хоть рожу умоешь, а то как погорелец выглядишь.
– Так я…
– Все расскажешь за чаем.
На деревянной стене висит похожий на коровье вымя пузатый умывальник. Холодная вода плещет из-под соска ледяной струей. Миллионы иголочек впиваются в лицо, онемевшие губы щиплет, грязь смывается темными ручейками.
Неужели я такой чумазый? Хотя чего удивляться – после тушения пожара и многокилометровой пробежки я вряд ли могу претендовать на модель. На белоснежном вафельном полотенце остаются серые разводы. Когда я виновато смотрю на Иваныча, тот понимающе кивает.
– Оставь, Маринка отстирает, – бурчит он и занимает место у умывальника.
Я мельком смотрюсь в зеркальце для бритья, вроде ничего, слегка заросшее щетиной розоватое лицо – все как обычно. Лишь за ухом остается дорожка запекшейся крови. Привет с полянки.
Куда же подевалась Юля и остальные ребята? Что за существо ударило меня? А главное – кто меня вытащил из горящей церкви?
– Чай почти остыл! Вы что там, целиком мылись? – сквозь уминаемый пирог бурчит Вячеслав.
– Ох, и разбаловал я вас, опять утренних кроссов с полной выкладкой захотелось? – цедит Иваныч, но по улыбающимся глазам понятно, что подобная шутливая пикировка присутствует при каждом столовании.
– Всё-всё-всё! Когда я ем – я глух и нем! – сразу поднимает руки Вячеслав.
– А когда я кушаю – я говорю и слушаю! – тут же откликается Федор.
– Ладно, тихо, шутники! – прикрикивает Иваныч и кивает мне. – Как перевертни прорвались через защитные круги?
Я отхлебываю ядреный чай, и по языку разливается приятная терпкость. Начинаю свой рассказ с вечерней пробежки и заканчиваю «Медвежьим». Про сон не стал упоминать, ведь во снах я мог увидеть и борьбу с берендеями.
– Ой, дурра-а-ак, – протягивает Федор. – Обычной засады не смог распознать, а ещё хвастается, что прыгает как блоха.
– Кто бы говорил, сам-то мало накосячил? – резко обрывает подкалывающего Иваныч.