Они все вышли на улицу и рассаживались – кто в полицейский «уазик», а кто, позначимее, в немецкий автомобиль следователя – как раз в тот момент, когда к полицейскому участку подкатил катафалк и когда уже известные огромный водитель и его всегда пьяный помощник загружали уже опознанный труп Эбанта Виктора внутрь угрюмого, неприветливого, больше сказать, пугающего салона; и так получилась, что обе машины двинулись вслед за мрачным передвижным средством, со стороны представляясь похоронной процессией. Так они, все вместе, и доехали до местного морга, где изуродованный молодой человек без особых церемоний, можно даже отметить, грубо был сгружен в приемное отделение, чем вызвал неприятное замечание возмутившейся женщины:
– С нашими детьми Вы точно таким же способом обращались?!
Те, пусть даже и не зная, с кем им довелось иметь теперь дело, но видя рядом с ними начальника полицейского участка, которого в этом городе считали разве только не Богом, предпочли виновато опустить книзу головы и предусмотрительно отмолчаться, прекрасно понимая, что совершили непростительную ошибку. Бунько же, желая в зародыше погасить возникший на пустом месте конфликт, совершенно ему ненужный, пригласил всех пройти внутрь помещения:
– Уважаемые родители, давайте уже пройдем в отделение СМЭ и произведем процесс опознания.
Поскольку все еще был праздничный день, городской морг не работал и проводилось вскрытие лишь криминальных трупов, каким и являлся при указанных обстоятельствах Эбант. К чему обращается на эту, вроде бы как несущественную, деталь внимание? Только лишь по той простой причине, что основной вход, используемый в обычные дни гражданами, родственниками умерших, соответственно, был закрыт, а потому высокопоставленным москвичам и сопровождающим их лицам пришлось заходить через приемное отделение, где на полу были складированы в беспорядке, друг на друге, поступившие за выходные покойники, скончавшиеся внезапно, но всем признакам предположительно естественной смертью, и следовать дальше через исследовательскую комнату, где на трех хирургических алюминиевых столах были уже разложены человеческие тела, обмытые из шланга, под напором воды, от грязи и приготовленные для вскрытия; еще из мебели в основном помещении находились два специальных, медицинских шкафа со стеклянными дверцами, где складировались различные инструменты, приборы и реактивы, письменный стол, с установленной на нем все еще печатной машинкой, очевидно здесь пока еще работали по старинке, а также небольшая металлическая подставка, на которой располагались початая бутылка водки, граненный стакан, блюдце с неаккуратно нарезанной колбасой, кусок черного хлеба, испачканные кровью перчатки и, право слово, пинцет, вероятнее всего предназначенный для подхватывания закуски, когда местный специалист «остаканивался» прямо во время исследования; сам он, видно, до сих пор не подошел – возможно, что эксперт пока все еще отходил после «вчерашнего», – поэтому посетители оказались предоставлены сами себе; входную же дверь им, как известно, открыли двое работников, круглосуточно обслуживающих катафалк и невольно оставшихся дожидаться окончания всей этой опознавательной процедуры.