Не особо зацикливая внимание на этих чудачествах, где, единственное, прокомментировать увиденное взялся лишь военный генерал-лейтенант, сказавший: «Ну, вы здесь и даете! Судя по всему, еще находитесь в «девяностых», а у нас уже давно две тысячи двадцать первый год – и коронавирус», так выразил мужчина свое отношение, непонятно зачем вставив последнее слово. Между тем участники неотложного следственного действия миновали не совсем обычную комнату для исследований и в конце концов оказались в холодильном отсеке, где с трех сторон по периметру, за исключением стены, располагавшей дверным проемом, в четыре ряда, от пола кверху, находились морозильные камеры, общим количеством шестьдесят штук. Енотов Артем, кому, как никому другому, были известны номера нужных ячеек, хотя и являлся в этой компании самым «молодым», тем не менее, используя свое привилегированное положение, поручил выдвижение контейнеров более солидному подполковнику:
– Евгений Захарович, откройте нам, пожалуйста, тринадцатую и четырнадцатую холодильные камеры.
Пускай и презрительно усмехнувшись, вместе с тем Бунько послушно выполнил отданное ему указание и открыл обозначенные металлические заслонки, легко отпирающиеся поворотом дверной ручки, в свободном положении автоматически «загоняющей» ригель в предусмотренный специально для фиксации паз. Далее, он поочередно выдвинул двое носилок, поверх которых лежали два трупа, помещенные в черные полиэтиленовые пакеты, по всей длине застегнутые сверху на молнию; расстегнув и ту, и следом другую, он предъявил на обозрение молодые тела, к этому моменту сшитые и более или менее приведенные в божеский вид; таким образом, после того как над ними потрудился патологоанатом, они выглядели как обыкновенные покойники, единственное, только с изуродованными до неузнаваемости лицами. И вот здесь родители, в том числе и грозный генерал-лейтенант, посчитали возможным пустить скупую слезу: сомнений не оставалось – это были их трагически, по неразумности и какому-то немыслимому стечению обстоятельств, погибшие дети. Женщина даже на минуту потеряла годами оттачиваемое самообладание, сохраняемое ею в течении всего этого кошмарного утра, и разразилась рыданиями, уткнувшись в продолжавшую оставаться прекраснейшей грудь своей дочери, уже забальзамированную и выглядевшую словно бы у живой; но ее истерика и на этот раз длилась совсем недолго – сработала многолетняя выдержка, – и, наконец отпрянув от мертвого тела, женщина задала вполне естественный и закономерный вопрос:
– Когда мы сможем забрать наших детей и вывезти их для похорон в столицу?