А как же борьба? Национализм? Свобода Украины? Бред…Хватит…Наборолся…Теперь пусть другие борются…А все же если у парней Исы получится? Что тогда?
На оконное стекло упала капля дождя. Крупная, прозрачная, как слеза ребенка, она разбилась на множество маленьких, таких же хрустальных осколков и стекла грязными разводами по гладкой поверхности.
Пора уходить… А как же Марина? Что он чувствует к ней? То, что она не просто инструмент, понятно…Любовь? Он никогда не любил и не умел этого делать…Забрать ее с собой? Ей грозила тюрьма! Он не мог, не хотел, чтобы она провела остаток жизни за решеткой по его вине! Может это и есть любовь?
Богдан никогда не думал, что способен так рефлексировать и мучиться из-за невозможности сделать выбор. Пора уходить…Еще его учитель Крайко Иван Степанович говорил, что, когда начинаешь сомневаться, пора уходить…Значит действительно конец. Хватит!
– Сереж…– теплые руки Марины обвили его шею. Горячие губы коснулись мочки уха, сползая влажным поцелуем за щеку. Она была мягкая, близкая, такая нежная…
– Да, Марин?
– Я там ужин приготовила…
– Сейчас…– он прикрыл глаза, наслаждаясь близостью их тел, какой-то внутренней бешеной энергией, льющейся от нее к нему.
– О чем ты думаешь?– дождь пошел сильнее. Крупные капли тревожно забарабанили в стекло, будто стремясь о чем-то предупредить. Ветер утих.
– Все хорошо…– он обернулся к ней, сбросив с себя пелену сомнения. Богдан снова стал не рассуждающей машиной для убийства, идеальным солдатом, для которого выполнение боевой задачи было главной целью.– Просто…
– Что просто?– ее губы и глаза были совсем близко от его лица. На своих ресницах он ощущал ее жаркое дыхание и аромат духов.
– Просто ужинать будем чуть позже…– прошептал он ее, обнимая за талию и покрепче прижимая к себе. Его руки заскользили по ее спине, опускаясь все ниже. Теплый махровый халатик задрался вверх, обнажая крепкие широкие бедра женщины.
– Сережа…– простонала она, откидываясь назад под напором его губ, ласкающих ее шею.– Милый…
Он не мог терпеть, не мог сегодня быть нежным и ласковым. Он хотел ее, хотел до умопомрачения. Его пальцы больно впились в Маринкины руки куда-то выше запястья. Она вскрикнула, прикусив губу.
– Милый…Родной…– издав звериный рык, Богдан подхватил женщину на руки, усаживая на стол, стоящий неподалеку. Она обхватила его ногами, накрепко прижав к себе. Раздался хруст рвущейся ткани халата.
– Сумасшедший…– он не хотел быть сегодня ласковым, не мог, уже представляя, что никуда ее не возьмет после выполнения задания, что завтра все кончится, так и не успев начаться, что иллюзия эфемерного простого человеческого счастья, сопровождающая его все это время в Чуйке, рухнет под напором непреодолимых обстоятельств, как это было уже не раз в его жизни.