Нет. Тесса не просила ей помочь. Это же Тесса. Стальная Стерва. Ей никогда ничья помощь не требовалась, она сама спешила ко всем на помощь. И скорее всего, ее молящие глаза – результат моего воображения или скорее желания поверить в то, что она нуждалась во мне.
Черт! Черт! Черт!
Зачем я думаю об этом? Слезы снова обжигают глаза. Я судорожно сглатываю их, чтобы не дай бог продемонстрировать моему отряду мою слабость.
Мой отряд. Я командир.
До сих пор в голове не укладывается.
Все произошло так быстро и как-то нелепо, будто меня простым уборщиком назначили: вручили швабру с ведром и пинком выгнали в коридор работать. Вот таким было мое торжественное повышение в звании. И все то время, что Триггер приговаривал меня к вечным мукам в должности командира, я не переставал думать о Тессе. Я до сих пор не могу смириться с тем, что ее больше нет.
Это дурной сон. Это другая вселенная. Это не моя жизнь.
Все это я хочу сказать самому себе, выкрикнуть в мир вокруг, чтобы меня услышал сам бог и вернул все назад, осознав, что ошибся, что оплошал, что скормил тварям не того человека! Но время идет, а ничего не меняется, и боль в груди превратилась в огромную бездонную яму, которую я стараюсь засыпать глупыми мыслями и заботами о Маяке. Чем больше, тем лучше, как земля над могилой. Рутинные хлопоты необходимы, чтобы отвлечься, чтобы дать самому себе время на исцеление. Они должны заставить забыть Тесс, иначе рана никогда не затянется, и могила так и будет выть голосами неупокоенных призраков. По иронии гребанной судьбы мне необходимо предать Тесс, чтобы выжить.
Но тут же мои намерения разбиваются о бетонную стену в тупике: я не могу сделать вид, что Тесс никогда не существовало, она составляла слишком важную часть моей жизни.
– Калеб, поешь, – шепчет мне рядом сидящая Бриджит.
Я вдруг пришел в себя и понял, что уже пятнадцать минут сижу за столом, не шелохнувшись.
Бриджит молодец. Без нее я бы не справился со всем навалившимся на меня бременем. И сейчас она не столько беспокоится о моем аппетите, сколько о том впечатлении, что я произвожу на моих бойцов. Разумеется, они понимают, что потеря командира для меня боль. Но у нее должны быть рамки, у траура должен быть лимит. Такова судьба командирская. Я всегда должен оставаться сильным и непоколебимым, или хотя бы притворяться таковым. Потому что я – символ их надежды, пример бесстрашного бойца, вставшего на защиту обездоленных и невинных. Как я могу быть таковым, если сижу тут и сопли пускаю? Я не только свой имидж порчу, таким поведением я посрамляю сам смысл командирских погонов – отвага и неустрашимость даже перед самыми болезненными и чудовищными ударами судьбы. Командирские погоны должны заставлять людей поверить в то, что все преодолимо, всякая боль излечима, все пройдет.