Руби пошла по узкой, едва различимой тропинке и вскоре оказалась на небольшой поляне, в центре которой стоял огромный валун. Камень был скользким от росы, мелкие вкрапления кварца поблескивали в лучах пробивавшегося сквозь кроны деревьев солнца. Руби взгромоздилась на валун, положила ногу на ногу и осторожно поддела ногтем резиновый ярлык на подошве левой туфли. Когда-то на нем было написано слово «KEDS», но девочка ковыряла его так часто, что теперь от названия остались лишь две первые буквы.
Руби положила руку на камень, предвкушая ощущение исходившей от него ледяной прохлады, но быстро отдернула, потому что вместо шероховатой поверхности коснулась чего-то живого и гладкого. Руби опустила глаза. В шести дюймах от нее свернулась клубком толстая змея. Она зашипела, и девочка вскочила с камня и отошла на несколько шагов, не сводя взгляда со змеи. Ее злые глаза-бусинки блестели, а изо рта угрожающе высовывался раздвоенный язык. Вдоль зеленого, точно кроны деревьев, тела проходили тонкие желтые полоски.
Чтобы доказать отсутствие страха, Руби протянула к ней руку. Змея вытянулась, а потом снова свернулась в клубок. Тогда Руби пошевелила пальцами, и этого оказалось достаточно. Змея подняла голову и со злобным шипением бросилась на протянутую руку.
Руби могла бы закричать, но не стала: все равно никто не услышит.
Усадив Пи Джея в кроватку с высокими бортами, я натянула галоши, выбежала на улицу и, шлепая по грязному двору, обдумывала услышанное. Самоубийство… Какой ужасный поступок! Я не знала, как найти нужные слова и рассказать Полу о смерти его брата. Он будет раздавлен.
А Руби! Представить только, в каком положении оказалась девочка. Мать ее бросила. Отец тоже. Очевидно, поступок жены разбил ему сердце, и он предпочел лишить себя жизни, нежели взглянуть в лицо реальности. Как родители могли так поступить с собственным ребенком?
Я вспомнила, как Руби примолкла, услышав обращение «дорогая». Оно сорвалось с языка по привычке: так я всегда проявляла нежность к племянникам и племянницам, – но Руби семнадцать лет, а мне – двадцать один. Вряд ли она мне поверила. Не стоило этого делать.
У кромки леса я свернула на широкую, утопающую в грязи дорожку, ведущую к студии Пола. Сквозь тонкие ветки кедров и берез проглядывали солнечные лучи и согревали мои плечи. После того как в конце девятнадцатого века были вырублены почти все деревья, леса здесь, в округе Дор, редкие. Я испытывала странное ощущение – лес словно выставлял меня напоказ и в то же время обступал со всех сторон.