Она оделась и вышла из комнаты. Мне уже надоело валяться, и я собрался было идти вслед за ней, но мой взгляд снова упал на большую черно-белую фотографию на стене. И снова меня поразили глаза изображенного на ней человека. Подойдя поближе, я пристально вгляделся, пытаясь понять, что же именно кажется необыкновенным. Отчего-то по душе пробежал странный холодок и спина враз покрылась мурашками. Я вдруг почувствовал, что просто не могу выдержать необычайно спокойный взор, исполненный внутренней силы. Словно что-то заставляло меня отвести глаза. Взволновавшись, я быстро прошел на кухню, где Эля уже занялась приготовлением нехитрого ужина.
– Эля, там в комнате есть фотография такая большая… Кто это на ней?
Близоруко сощурившись, она взглянула на меня и коротко ответила.
– Бог.
Это прозвучало так весомо и серьезно, что я оторопел.
– В каком смысле?
– В прямом. Это Иисус Христос.
Меня чуть отпустило.
– Это из фильма, что ли, кадр? А что за артист?
Эля вздохнула, словно удивляясь моей непонятливости.
– Слушай, я же ясно сказала– это Иисус Христос. Компьютерная реконструкция отпечатка на Туринской плащанице.
Я уточни:.
– Так значит, все-таки не Иисус Христос, а изображение, сотворенное машиной?
Понимающая улыбка чуть тронула её губы.
– Если тебе так легче это осознать, пусть будет так.
– А разве может быть как-то иначе?
Она пожала плечами.
– А есть смысл об этом говорить? Эта тема слишком важна и серьезна для пустого разговора.
Немного подумав, я сказал:
– Честно говоря, не знаю я никогда к этому не относился с такой позиции. Для меня это как бы умственные упражнения, которые помогают интересно провести время. Философские концепции, религиозные течения… Верхушек-то я немного посшибал, чтобы минут двадцать-тридцать поумничать. И по крайней мере вреда от этого не вижу.
– А пользы?
Я кивнул, соглашаясь.
– Пользы тоже. Один порожняк. Религия сама по себе, а жизнь сама по себе.
Эля возразила:
– Я так не думаю. Поэтому предпочитаю воздерживаться от праздных разговоров подобного рода.
Она поставила на стол тарелки с жареной картошкой и грибами и, открыв пакет молока, разлила его в две кружки.
– Давай садись. Джем, ешь. А то я смотрю, тебе только дай волю поговорить.
Я согласился.
– Да, порой меня накрывает эта волна. Не знаю, как это называть– любопытство, любознательность или ещё как-то?
– Может стремление к истине?
– А можно и таким образом это определить, ты, пожалуй, права. Я как бы пытаюсь найти идею, которая смогла бы хоть немного внести смысл в мое существование. Но что-то пока не получается. Слова остаются словами, и мне никак не удается перетащить их в действительность.