— Ну, исцеляйся, пиар, исцеляйся… Покуда я тебя… не исцелил… — Старец больше не замечает уходящего спеца, внимательно рассматривает голоногую Ираидку. — Ах, Зиновий, Зиновий… Какую автобиографию сам себе сгубил… Да и тебе тоже… Значит, Ираидка, ты раньше ни о чем и не догадывалась?
— Мудила… Как мешком из-за угла.
— И куда его унесло — не ведаешь? Ну, может, он хоть намекал на что-то…
— Нет. Я честно, дед. Да я бы его сейчас сама по стенке размазала… Мотоцикл этот сраный из «ракушки» во дворе выкатил… И — лататы!
— Ах, поговорить бы с юношей… Поговорить…
Максимыч поднимается, собираясь уходить. Горохову как пружиной подбрасывает:
— Эй! Эй! А мне что делать, дед?
— А делать тебе тут, Ираидочка, больше совершенно нечего. Это ты совершенно справедливо понимаешь.
— Ну ты хоть деньги какие-нибудь оставь. У меня же ни черта нету. Я смотрела… Он все выгреб…
— Корыстна ты, Ираида, и сребролюбива. Какие деньги у старичка-то? Нехорошо… Ох, нехорошо… С кормильца спрашивай… Все с него… С Зюньки-то… Ты нашарился, Чунечка? Ничего, значит? Пошли, сокол мой ясный.
Когда они ушлепывают, Ираида запирает за ними двери, задирает юбку и вынимает из-за резинки чулка пачку денег.
— Ну хоть на это совести хватило… Не выгреб…
Горохова привыкла все просчитывать молниеносно. Вытаскивает из-под стола уже полузагруженную сумку, швыряет в нее деньги, выходит в переднюю, надевает плащ, косынку, возвращается за сумкой, спохватившись, загружает столовое серебро. На порог из боковой двери выходит сонный Гришка.
— Вот черт… Ты почему еще не спишь?
— Вы уезжаете, тетя?
— Выходит, что так… Так выходит… Ты пойми, куда мне с тобой, парень? Никуда мне с тобой… Вот устроюсь… и вернусь… Вы куда с Кысей завтра с утра собирались?
— В кино… На «Бэтмена»…
— Вот ей все и скажешь. Они там все Щеколдины. И ты у меня Щеколдин. А я вернусь… Я… быстро… вот увидишь… я быстро…
— В командировку, да? Как мама Лиза? Вы же мне говорили…
— Что я говорила? А, ну да… В командировку, в командировку… Погоди-ка!
Горохова хватает ручку, выдирает лист из блокнота, быстро пишет. Протягивает записку Гришке:
— Вот здесь все написано. Для дяди Степы и тети Симы. Когда Кыська придет, ты ей покажи вот это. Не забудешь?
— Нет. А что там написано?
— Они поймут. С них не убудет. И прости меня, Гришенька… Прости…
У Ираидки все-таки что-то срабатывает. В глубине души. Если, конечно, там что-то еще осталось. Она опускается на колени, целует его, обнимая.
— Вы, что ли, плачете? А зачем?
— Так выходит… Ты иди спи… Ну, иди! Пожалуйста…
Кристина торчит в сиренях на своем скутере в Зюнькином дворе. Она и видит, как сматывается из Сомова Ираида Горохова, волоча набитую сумку на колесиках и две новые шубы на плече, норковую и из чернобурки.