Вот, и охрану безо всяких там кнопочек и телефонов вызвала, не сходя с места. Явно по радиоканалу.
Я судорожно соображал, что тут можно предпринять. Квадрокоптер, разумеется, мне не брат и не сват, и мне нет до него никакого дела, тем более, до его проблем. Но ведь он проник сюда, чтобы вытащить меня, а это, знаете ли… В общем, я не мог допустить, чтобы кто-либо страдал из-за меня, пусть даже и глуповато-наивная жужжалка.
Я судорожно искал выход из сложившейся неприятной ситуации, однако в голову ничего путного не приходило. Но тут, словно подарок судьбы, из-за поворота коридора вывалился Призрачный Гонщик: глаза страшные, вместо каски – стибренная у кого-то из медперсонала шапочка, больничная пижама на спине полыхает неистовым пламенем, руки врастопырку, будто на мотоцикле едет, а из оскаленного рта, различимого сквозь прорезь в маске гориллы, доносится рычание. За Гонщиком с огнетушителями неслись два санитара. Из сопел огнетушителей то и дело вырывались короткие струи пены, но Гонщик, петляя, ловко увертывался от них, благо опыта у него было хоть отбавляй. Пена клочьями повисала на стенах коридора, растениях, росших в больших пластиковых кашпо, на репродукциях картин и плакатах с различными мудреными напутствиями, развешанных по стенам широкого коридора. Доставалось и некоторым ни в чем неповинным больным, что испуганно жались к стенам.
Ниночка, разумеется, обернулась на шум. Просто не могла не обернуться, и я этим не преминул воспользоваться.
– Пожар! – гаркнул я, что было мочи, как самый натуральный сумасшедший. – Горим! Спасайся кто может! – и с разбегу врезался плечом в Ниночку.
Плечо тут же отозвалось резкой болью. Надо же, в «Ниночке» никак не меньше ста пятидесяти килограмм, если не все двести! И не мягкая она вовсе, а словно статуя, выкованная из чугуна.
Ниночка пошатнулась, ее повело в сторону. Но она бы обязательно устояла, не подвернись ей под ногу оброненный в суматохе кем-то из больных, возвращавшимся из туалетной комнаты, кусок мыла. Ниночка грациозно, на манер балерины взмахнула ногами и грохнулась на пол. Именно грохнулась, потому как шуму она произвела не меньше, чем слон в посудной лавке: загремела по полу задетая ей и несколько помятая урна, со стены упали две картины, которые Ниночка смахнула в падении рукой и ногой, обиженно затрещал под ее тяжеловесной фигурой ламинат пола. А в довершение ко всему о ее изящную ножку споткнулся один из санитаров, преследующих Гонщика.
– Ох! – сказал санитар, падая на пол, и выпустил из рук огнетушитель.
– Бум-м! – сказал огнетушитель, опускаясь на голову Ниночки и выпуская пенную струю, то ли вместо извинений, то ли с перепугу.