– Эй, ты, чучело! Открывай!
Система безопасности явно пребывала в полушоковом состоянии, пытаясь осмыслить своими крохотными мозгами происходящее. На ее памяти ничего подобного никогда не случалось, и она никак не могла решиться ни на одно из действий. Я воочию видел ее колебания: на двери пощелкивал электромагнитный замок. То отпустит, то опять прихватит, и так без конца. И будь на ее месте человек, мы бы так и застряли здесь, но на то он и искусственный разум, чтобы принимать весьма логичные и единственно правильные решения. Последней каплей, перевесившей чашу сомнений автомата, стало появление из-за угла вопящего обезъяногонщика, объятого пламенем, двух отчаянно кашляющих санитаров с полотенцами в руках, хлещущих ими воздух, потому как пена в огнетушителях давно закончилась, а Гонщик все еще полыхал, и грозной фигуры Ниночки со взлохмаченной шевелюрой и огнем в глазах. Нервы системы безопасности не выдержали. Да и у кого они выдержали бы в такой обстановке?
Магнитный замок щелкнул, взвыла тревожная сирена, полыхнули надписи и стрелки, указывающие на выход, и двери распахнулись. Ревущая толпа, сметая все на своем пути, вынеслась в больничный двор, и я едва успел отскочить в сторону, к буйно разросшейся живой изгороди, как людская река, бурля и перекатываясь, заполнила весь двор.
Мой квадрокоптер был уже рядом и призывно дергал меня клешней за рубаху, призывая к бегству, пока персонал не пришел в себя. Да, он был прав: медлить нельзя. Как говаривали еще римляне: «Промедление смерти подобно». И это вовсе не метафора, а потому я, припав к земле и стараясь не высовываться из-за кустарника, по-пластунски устремился за угол больницы. Мой путь отмечал назойливый квадрокоптер, рея надо мной и не закрывая рта, вернее, не глуша динамик. Я прикрикнул на него, чтобы он заткнулся и не мельтешил, потому как он лучше всякой метки, что ставят на электронных картах, указывал мое местоположение.
Квадрокоптер ретировался за угол и принялся наблюдать за мной оттуда, нетерпеливо поводя объективом. Когда мне удалось завернуть за угол здания, санитары и Ниночка уже взяли гудящую, колышущуюся толпу больных в широкое кольцо и отжимали к скамейкам. Больные толклись, словно загнанное стадо овец, но круг прорвать не решались. Да и зачем, собственно, если опасность изжариться миновала. Гонщика затушили, опрокинув на землю и засыпав его песком, и он лежал на травке в расслабленной позе с миной глубокого облегчения на физиономии, являя собой пример истинного блаженства.
Я поднялся с земли, отряхнулся как мог, одернул рубаху и огляделся кругом. Здесь, в больничном саду, корпус психиатрического отделения смыкался с высоким бетонным забором. Старые яблони щедро роняли пожелтевшую листву, ветки их сгибались под тяжестью крупных желтых яблок. И – все… Бежать некуда. И негде прятаться. Разве что зарыться в одну из сгребенных граблями куч прелой опавшей листвы. Или подойти к яблоне и хорошенько потрясти ее, чтобы яблоками по уши завалило. А потом лежать и думать о смысле жизни, в надежде, что про тебя забудут.