41. "Гриль по таёжному".
А в это время пара столичных гостей спокойно двигалась вперёд. Унылая, мёртвая тайга по прежнему расстилалась перед ними, и напрасно поднявшись на очередную вершину Золотов и Степаныч с надеждой вглядывались вперёд надеясь заметить на горизонте зелёную ленточку живой тайги. Уже под вечер, устроившись на ночлег и разведя костёр полковник устало вздохнул: Господи, когда же это всё кончится!
- Ты это про что? - спросил Золотов. - Про этот сушняк?
- Да и не только про него. Мы, наверное, уже две Швейцарии протопали пешкодралом.
- Да, - усмехнулся финансист. - Тут только леса сгнило на несколько миллиардов.
- Ты и тут про свои доллары, - поморщился Степаныч, - не гневи бога, Егорыч. Нам теперь не доход подсчитывать, а Николу Угодника о спасении просить.
Золотов с удивлением посмотрел на своего телохранителя.
- Ты с каких это пор в святоши записался? Что-то я раньше от тебя подобных речей не слыхал.
- Это мы на гражданке про всевышнего забываем, а вот как припрёт.... Ты под обстрелом в Афгане никогда не был. Как начнут духи из-за какой нибудь горы из миномёта садить, вот тогда сразу во всех богов поверишь. Главное сделать ничег нельзя, зароешься в какую нибудь щель и только слушаешь - свист мины и взрыв, свист и взрыв... У меня один капитан после дембиля в семинарию пошёл, да! Говорит слово богу дал: если выживу, только ему служить буду. И знаешь, такую карьеру сделал?! Недавно службу на пасху передавали, смотрю - ходит Витька вслед за патриархом с каким то здоровым таким подсвечиком.
Золотов засмеялся.
- Ну ты даёшь: начал за здравие, кончил за упокой: "Вера в бога, карьеру сделал"... Ладно, не мудрствуй сильно то, тебе это не идёт. Давай лучше спать.
Он закутался в куртку и прикрыл глаза. Полковник же раздраженно вздохнул:
- Что спать, опять жратва всю ночь сниться будет, - но всё таки так же улегся рядом.
Ночёвка под открытым небом в тайге никогда не бывает спокойной. Донимают комары, холод, странные шорохи и постоянное чувство тревоги. Ночной сон состоит из десятков пробуждений и новых погружений в зыбкое состояние устало дрёмы. В эту ночь еда полковнику не снилась, всё какие то мерзкие, неприятные лица стариков и старух, стоящих на паперти большого, красивого собора. Они тянули руки к Степанычу, и просили милостыню тонкими, писклявыми голосами. Одна из старух, самая старая и неприятная, подходила всё ближе и ближе, а потом провела костлявыми, холодными пальцами по его глазам.
Степаныч, мгновенно проснувшись, даже подпрыгнул на месте и выругался, настолько мерзким было пережитое им во сне чувство. Ему показалось, что это было в живую, кожа до сих пор хранила на себе неприятное чувство чужого прикосновения. И что- то ещё осталось от сна, какой то звук. Он огляделся по сторонам, и увидел как в полуметре от него с тонким писком проскочила небольшая лесная мышь. Вскоре он увидел ещё одну, затем сразу двух. Все они сердито и тревожно попискивая бежали в одном и том же направлении.