Я видел высокого юношу с белоснежными волосами. На нем был голубой плащ, черная футболка и темно-синие джинсы. Босыми ногами он стоял на деревянном полу, повернутый ко мне спиной.
Оторвав от пола Верховного Жреца, он держал его за горло, сильнее сжимая. Тот захрипел, а Жрецы, верные слуги, что привели меня сюда, стояли в стороне, не смея подходить. Страх накалялся, а воздух становился неимоверно разряженным.
— Не смей его трогать! — Прорычал давно знакомый голос. — Я ясно выразился?
Ричардсон прохрипел, а после оказался на полу. Слуги продолжали стоять, как вкопанные в землю, а молодой человек повернулся ко мне.
Сердце замерло.
Поднявшись на трясущиеся ноги, я только и смог вымолвить:
— Авенир…
— Казнь отменяется, отец, — выплюнул последнее слово Хранитель Воды и подошел ко мне так близко, что я смог отчетливо осмотреть каждый дюйм его лица.
— Сын мой… — руки задрожали, и мне так хотелось его обнять, вот только он, словно, почувствовав это, отстранился.
— Я никогда не смогу простить тебя за содеянное преступление, но спасти твою жизнь, я обязан.
— Зачем? — К глазам подступили слезы, и я не смог их сдержать. Они медленно обжигали кожу, и мне пришлось затаить дыхание, чтобы не закричать от боли, что таилась внутри.
— Чтобы ты дальше мучился, наблюдая за тем, как падут Жрецы, наблюдая за тем, как дальше будут умирать твои друзья, наблюдая за тем, как сильно я тебя ненавижу…
Сейчас я решил одно. Лучше от топора погибнуть, нежели от слов, произносимых сыном.
— Я Верховный Жрец Мортэма, обращаюсь к тебе — Хранитель Воды, — начал Ричардсон, злобно прожигая моего сына, — ты ведь понимаешь, чем обернется твой проступок?
— Я Высший Хранитель — Хранитель Воды, смогу иссушить весь твой мир, если какая-то информация дойдет до Нэлджа или если ты снова захочешь казнить моего отца.
— Невоспитанный щенок! — Завопил Ричардсон, а я смотрел на сына, словно вижу его в последний раз.
— До свидания! — Он пафосно взмахнул рукой, обернулся и всмотрелся мне в глаза.
Мне хотелось говорить с ним целую вечность, или хотя бы слышать его голос. Вот только мне этого не было дано судьбой. Я был обречен на вечные муки. И нет ноши тяжелее, чем нелюбовь ребенка к родителю.
Камень Сердце был перенесен сердце юной Кары Маккаллоу, а я повернулась на мать, яростно рассматривая её спокойное выражение лица. Она медленно вытирала стол от крови, напевая под нос какую-то мелодию.
Моей злости не было границ, и когда я подошла к дивану, я всмотрелась в потолок, прося мне дать больше сил.
— Мам? — отозвала я её.
— Да, дочь. — Сразу же ответила она.