Капитан жарился на солнце, задернувшим занавеску из трепещущих складок зноя между ним и голыми склонами гор Сакраменто, что вздымались на юге за безжизненными сопками. Капитан — приют бесприютных, прибежище беглых; хотя и не самое последние прибежище, не тот окончательный, безвозвратный приют, чьи врата ждали впереди гонимых и проклятым миром…
Не все из тех, кто приезжал в Капитан, были отмечены клеймом изгоев. Один из таких людей зашел в этот день в салун «Четыре туза», и сейчас его исподлобья разглядывал сосед по стойке.
Большой Мак был настоящим техасским ковбоем — широкоплечим, массивным детиной, чьи тугие, как сталь, мускулы были закалены годами перегонов скота по бескрайнему пространству, простиравшемуся от виргинских дубов, растущих на заболоченных топях близ Мексиканского залива, до канадских прерий. Людей такого обличия, как Большой Мак, нетрудно было встретить в каждом облюбованном ковбоями салуне — широкое загорелое лицо, непослушная копна смоляных кудрей, а из голубизны его глаз иногда, казалось, выглядывал черт. Рукоять револьвера 44-го калибра, что выпирала из его кобуры, некогда покрывали насечки, однако ныне она была до блеска отполирована плотным и частым сжатием ладони. На свое ружье Большой Мак насечек вообще не ставил, что не мешало ему исправно пускать его в ход. А работа ему могла найтись повсюду, где соперничающим ковбойским артелям не удавалось кончить дело миром: от реки Сабина в двадцати милях от Далласа — и до Молочной реки в Монтане, у самой границы с Канадой.
— Тебя, кажется, зовут Билл Мак-Кланахан, верно? — спросил у него сосед, уже с минуту глядевший на него со странным любопытством, которого он не сумел скрыть под маской беспристрастности. — Ты помнишь меня?
— Помню. — Человек, привыкший иметь множество врагов, должен обладать отменной памятью на лица. — Ты — Крошка Чикота. Я видел тебя у Хейса три года назад.
— Давай-ка пропустим стаканчик.
Крошка подал знак бармену, и тот запустил по стойке пару стаканов и бутылку, которые, плавно проехавшись по влажной поверхности, остановились возле Мака. Чикота, казалось, был сделан из другого теста, чем Большой Мак. Он был худощав и невелик собой, хотя под рубахой проступали стальные бугорки мускулов. Цвет лица был мягкий, волосы — русые, а в серых шальных глазах блуждала безобидная, на первый взгляд, хитринка. Однако человек, изучивший на своем веку множество людских характеров, не пропустил бы на дне этих глаз гнусную жестокость и самое подлое вероломство.
Сегодня в них мелькало что-то совсем необычное, какой-то затравленный, опасливый огонек. Да и в повадках Крошки появились несвойственные ему прежде нервозность и странная угловатость, которые насторожили Большого Мака: он-то помнил, что три года назад Крошка был лощеным мошенником из канзасского городка на перегонном маршруте. Тогда он хорошо умел себя подать, а нынешний его вид заставлял предположить, что Крошка ударился в бега. Однако это никак не объясняло его состояния: в Капитане законы остального мира не действовали, а граница находилась всего в ста милях к югу. Была какая-то другая причина.